Мосты Норланда - стр. 30

– Уступи! – настаивал Феликс.

– Не уступлю!

– Тогда, любезный, я надаю тебе пощёчин.

– Не посмеешь!

– А спорим на три оплеухи, что посмею?

По вагону прошёл кондуктор, закрывая окна. Минуту спустя поезд с грохотом влетел в тоннель. Вагон погрузился во мрак, но спорщиков это не остановило.

– В полицию заявлю! – грозил семнон.

– Заявляй! Мой дядя – оберполицмейстер Нореи (что было абсолютной правдой). – Он тебе ещё добавит.

– Всё равно не уступлю!

– Ну так держи первую.

Раздался звонкий шлепок.

– Ай! За что ты меня бьёшь?!

– За всё хорошее. Лови вторую!

– Ай! Я в штаб флота пожалуюсь!

– Ты ещё и ябеда! Так получай третью!

Фрей зажёг электрический фонарик и стоящие в проходе охотники увидели замечательную сценку: Феликс, что было силы лупил себя ладонью по бедру и при этом ругался на два голоса – за себя и за неуступчивого семнона.

– Уступи!

– Не уступлю!

Шлёп!

– Уступи!

– Не уступлю!

Шлёп!

Тоннель кончился, и солнечный свет полился в вагон, заставив пассажиров зажмуриться. Феликс сокрушённо развёл руками – вот ведь упрямый торгаш попался! «Избитый» семнон как ни в чём не бывало, таращился в окно.

– Послушай, Груня, – бородатый патриарх обратился к молодому соплеменнику. – А ведь этот флотский тебя избил.

Разговор вёлся на семнонском наречии, которое северяне едва понимали, но суть сказанного улавливали вполне достоверно.

– Ругался громко, – согласился молодой семнон. – Но представьте, даже пальцем меня не тронул.

– Брось парень, мы все видели, – по простоте душевной патриарх спутал «видели» и «слышали», – как флотский надавал тебе пощёчин. На первой же станции мы идём жаловаться в участок.

– Вы, дядя, можете жаловаться кому хотите. А я поеду дальше, потому что в Норланде за оговор судят строже, чем за оплеухи пусть даже и настоящие.

– Пойдёшь!

– Не пойду! Ай, отпустите моё ухо, иначе видит Всевышний, я вас стукну.

Поезд приближался к перрону Венты, курортного городка, выросшего вокруг горячих источников. Показался вокзал и нарядные отели, разбросанные на склонах живописных гор. Свара в вагоне вспыхнула с новой силой, только Феликс был уже ни при чём.

– Я сказал, ты пойдёшь и напишешь заявление! – требовал патриарх, выкручивая ухо молодому соотечественнику.

– Не пойду, хоть бейте!

– За этим не станет. Получай!

На крики явился кондуктор с непреходящими ухватками фельдфебеля. Одной рукой он взял за шкирку боевитого деда, другой молодого семнона и потащил обоих к выходу под одобрительные возгласы пассажиров. За ними орущей толпой бросились остальные торгаши. Семнонов вышибли из вагона, и свара продолжалась на платформе. Южане разбились на две партии и трепали друг друга за шевелюры на потеху публике. Юнкеры ржали как жеребцы, компаньонка принцессы хлопала в ладоши от восторга. И только Фрея оставалась печальной.

– Это как-то нечестно, – сказала она. – Лучше б вы в самом деле надавали оплеух мерзавчику. Я бы вам пирожки на гауптвахту носила.

Феликс в отчаянии хлопнул себя ладонью по лбу: ну как, скажите на милость, понять женщин после этого?!

В вагоне герцога завершился завтрак, пожилые охотники угощались сигарами.

– Вчера довелось беседовать с агентом Холмаром Бломом, – рассказывал Пузырь. – Ему поручили расследовать убийство в Юханхольме.

– Это тот самый Блом, который возвращал вашу светлость домой после погрома в «Обрыве»? – уточнил Врангель, хитро сощурившись.