Москва. Квартирная симфония - стр. 14

Расхожая шекспировская фраза «все влюбленные клянутся исполнить больше, чем могут, а не исполняют даже возможного» работала в случае с Иришкой на полную катушку. До вшивания «торпеды», соответственно, до женитьбы, Игорь обещал ей (в чем она призналась мне однажды, стирая в ванной его исподнее) коралловые бусы и халат кимоно. Но, быстро подсобрав по трезвости в новом браке денег, Игорь купил подержанные «Жигули». И обратил остатки любовных чувств на обхаживание железной подруги, неизменно именуемой Ласточкой. Перламутрово-синяя птица мечты осела во дворе под окнами нашей квартиры. Игорь неустанно следил за Ласточкой из двух окон: их с Иришкой комнаты и кухни. Он стал теперь единственным из жильцов, эксплуатировавшим черный ход из кухни во двор. По выходным после утренних трапез, а по будням вернувшись со смен, не успев поужинать, сбегал вниз, проверял крепость колес, постукивал по шинам задником ботинка, открывал крышку капота, подолгу светил туда фонариком, тщательно протирая внутренности сменной ветошью. Спустя некоторое время он все же пошел Иришке навстречу в приобретении щенка карликового пуделя. И поскольку отголоски счастья правильная женщина может найти во всем, Иришка научилась радоваться совместным автомобильным поездкам на рынок пуделю за телятиной.

Раньше, когда Игорь был одинок, крепко пил, прогуливал по этой причине заводские смены и к нему приезжала безропотная, субтильного телосложения мать, варила на общей кухне крутой куриный бульон, вливала полуживому сыночке в ослабший, с дрожащими губами рот «лечебное горяченькое», он был куда демократичнее. Придя в себя после бульона и вторых домашних блюд, проводив мать с громыхающими в авоське судками из-под котлет и гарнира, он весело пел на кухне, изображая Ларису Долину, виляя ягодицами в бессменных трениках: «Половинка моя-я, четвертинка моя-я, ка-ак я по тебе-е скуча-аю!» Он готов был поделиться «половинкой» и «четвертинкой», а также нарезать бутербродов с российским сыром, на худой конец с пряной килькой, всему нашему коммунальному хозяйству. Единожды посягнув на мою добродетель, затащив меня к себе в комнату в качестве пробной акции, он не перереза́л телефонных проводов в коридоре, когда после 21:30 мне (до замужества) звонили холостые приятели и вольные подруги, Татьяну мог вызвать подменить его на завтрашней лекции внезапно заболевший коллега, а Бину Исааковну отваживался потревожить один из ее слегка подвыпивших припозднившихся племянников с просьбой одолжить десятку до получки.

Древний телефонный аппарат с тугим черным диском и разлохмаченным матерчатым шнуром стоял на полке в коридоре ровно напротив кишкообразной комнаты Игоря. А бывшая хозяйка двух моих комнат оставила мне в наследство персональное телефонное ответвление с розеткой. На бельевой тумбе у изголовья моей тахты красовалась миленькая кнопочная трубочка с переливчатым звонком. Но оглушительный хрипатый звонок бил Игорю по ушам синхронно с трелью в моей спальне.

Еще раньше, до моего появления в квартире, от Игоря, коварно обскакав его (со слов болеющей за него душой матушки), ушла жена с малолетней дочерью. Их семье вот-вот должны были выделить двухкомнатную квартиру от завода. Предвкушая несладкую жизнь втроем в отдельной квартире, первая жена, тоже сотрудница завода, пошла то ли в местком, то ли в профком. «Ладно я натерпелась, но пожалейте ребенка, дайте нам с дочкой хотя бы крохотную однокомнатную, лишь бы без него», – сказала она и была услышана. Таким образом, я захватила период холостяцкой жизни оставшегося в коммуналке Игоря и его вполне терпимое отношение к поздним телефонным звонкам. Но что приемлемо для пьющего разведенца, неприемлемо для женатого трезвенника поневоле.