Москва кричит - стр. 14

– Вот же ж col pugno, – пробормотал Август. Он всегда заменял ругательства понятными только ему музыкальными терминами. Возможно, он подбирал их так, чтобы значение совпадало с эмоцией, а может быть, говорил первое, что пришло в голову, по крайней мере Августина еще ни разу не слышала, чтобы слова повторялись. И тем не менее нетрудно было догадаться, что он имеет в виду, как и понять, что ситуация и правда отвратительная.

– Говоришь на духовной стороне это место выглядит так, будто его стерли с лица земли? – спросила Августина, с трудом отведя взгляд, чтобы посмотреть на Хильду.

– Ты же и сама можешь взглянуть, чего спрашивать?

Не понравился Августине такой ответ, но не из-за того, что всегда добродушная и заботливая Хильда вдруг сделалась неприветливой. Просто она знала, что та сейчас изо всех сил борется с болью в горле, вставшей комом и мешающей выдавливать слова. Знала и то, что Август едва стоит на ногах и пытается не поддаться голосу, шепчущему: «Останься со мной. Закрывай глаза. Позволь туману забрать тебя, и все пройдет». Это она, жившая с эмпатией с рождения, вскоре научилась отключать все чувства, отделять свои от чужих и выбирать, как с ними поступать. Мало кто на это способен. И Августина поняла, что сейчас действовать придется самой. Она закрыла глаза. Чтобы увидеть духовный мир, нужно сосредоточиться, безоговорочно довериться тому, что он и правда есть. Разглядеть сначала хотя бы свои следы – бледно сияющие зеленым, словно светлячки, затем следы друзей – светло-голубые, дрожащие у Августа и переливающиеся, как бензин, у Хильды. Ощутить нить, которая проходит сквозь твою грудную клетку и связывает тебя с чем-то, что находится далеко позади и впереди. Возможно, это «что-то» не так уж и недосягаемо, но у Августов эти нити плотно переплетены, сверкают и уходят в бесконечность. Увидеть, как она пересекается и соединяется со множеством других нитей. А потом обнаружить пустоту. Просто отсутствующий кусок в паутине, к границам которого нити свернулись, обрываясь, и повисли в воздухе. Каждая из них почернела, будто обуглилась. Когда человек умирает от старости или болезни, его линия жизни к концу становится прозрачной, пока не исчезает совсем. Если смерть насильственная, она может быть грубо оборванной, но по крайней мере остается цветной. И всегда четко видна точка, а потом нить исчезает совсем. Подобного же Августина раньше не видела. Это зрелище так заворожило, что она почти забыла о том, что говорила Хильда, и зачем вообще они здесь.

– Август, – быстро сказала девушка, когда наконец смогла открыть глаза, а затем резко развернула друга за плечи, заставив посмотреть на себя, – доставай флейту, сейчас.

Августу потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, кому принадлежат эти прекрасные сияющие светлячками глаза. А потом морок исчез, будто его и не было. И в этот момент он уже точно знал, что делать. Флейта будто сама прыгнула в руки из кармана джинсов и сама же запела одну из любимых мелодий. Бодрую, но одновременно тоскливую, но не безнадежную, а уверенную, и даже можно сказать – воинственную. Закрыв глаза, он видел как прозрачно-голубые лучи, выходя из его рук, обвивают все вокруг. Видел Августину и Хильду, окруженных его сиянием. Видел, как голубой свет, ни перед чем не останавливаясь, направляется к цели, к пустоте, чтобы заполнить ее собой. В этот момент он верил, нет, точно знал, что все еще можно исправить, можно вдохнуть жизнь, ведь музыка никогда его не подводила. Но не в этот раз. И глядя, как пустота поглощает его свет, он не мог в это поверить. Играл яростнее и громче, забыв обо всем: о себе, друзьях, о том, что нужно дышать, что он стоит на земле, что существует еще какой-то мир за пределами этой мелодии. Играл, пока пустота не забрала всю музыку, оставив после себя ничто. И тогда Август рухнул на землю. «Неужели подо мной все еще трава, а не бездна?» – последняя мысль, которую он успел поймать прежде, чем мир исчез.