Мортон-Холл. Кузина Филлис - стр. 14
Отужинав, домочадцы собрались для молитвы – продолжительной, явно импровизированной, вечерней молитвы. Она могла бы показаться сумбурной, не доведись мне стать свидетелем последнего часа минувшего трудового дня, благодаря чему у меня появился какой-то ключ к бессвязным, на взгляд постороннего, воззваниям пастора. Сперва мы все окружили его и вслед за ним опустились на колени. Он закрыл глаза, поднял над головой сложенные ладонь к ладони руки и вслух начал молиться – иногда надолго замолкая, словно раздумывая, не упустил ли он в своем отчете Всевышнему (по его собственному выражению) еще что-то важное; напоследок, исчерпав все темы, он благословил присутствующих. Признаюсь, временами мое внимание рассеивалось, пока какое-нибудь знакомое слово не возвращало меня к действительности; так, я с удивлением обнаружил, что пастор ходатайствует перед Господом о своих коровах и прочей домашней живности.
Для иллюстрации приведу один занятный эпизод. Когда молитва подошла к концу, но мы еще не встали с колен (а Бетти не пробудилась – после всех дневных забот ее сморил сон), наш коленопреклоненный пастор, внезапно уронив руки и широко раскрыв глаза, обратился к старику, который (также на коленях) повернулся к нему, верный обычаю почтительно внимать хозяйскому слову:
– Джон, не забудь перед сном дать Дейзи теплой каши из отрубей, ибо в первую голову мы должны спрашивать с себя, Джон!.. На две кварты[16] отрубей ложку имбиря и полстакана пива. Бедной скотине нужно восстанавливать силы. А я совсем упустил это из виду, не напомнил тебе… Битый час прошу Всевышнего о милости, а с себя спросить позабыл. Стыд и срам, – упавшим голосом прибавил он.
Прежде чем я удалился в свою комнату, мистер Холмен уведомил меня, что в предстоящие два дня моего визита, вплоть до воскресного вечера, мы с ним можем более не увидеться: субботу и воскресенье он целиком посвящает своим пастырским обязанностям. То же самое говорил мне трактирщик, когда я пытался навести справки о своих предполагаемых родственниках. По правде сказать, это известие не слишком меня огорчило, поскольку открывало возможность ближе познакомиться с миссис Холмен и кузиной Филлис. Лишь бы последняя не вздумала мучить меня мертвыми языками!
Ночью мне приснилось, что я сравнялся в росте с кузиной Филлис и каким-то чудесным образом обзавелся бакенбардами и еще менее правдоподобным знанием латыни и греческого. Увы! Проснулся я все тем же малорослым безусым юнцом, который забыл даже то немногое, что когда-то зубрил по-латыни, кроме одного случайно застрявшего в памяти выражения: tempus fugit[17]. Пока я одевался, меня посетила счастливая мысль: если я опасаюсь вопросов кузины, почему бы мне самому не начать расспрашивать ее, направляя разговор в желательное для меня русло?
Несмотря на ранний час, все уже позавтракали; моя порция молока с хлебом дожидалась меня на плите. В комнате я был один, остальные разошлись кто куда и приступили к делам. Потом в дверях показалась Филлис с корзинкой яиц. Вспомнив о своем намерении, я спросил:
– Что это у вас?
Она на мгновение задержала на мне взгляд и со всей серьезностью ответила:
– Картошка!
– Да нет же, – опешил я, – это яйца! Для чего вы сказали «картошка»?
– Для чего было спрашивать, если сами видите? – парировала она.