Монстролог. Дневники смерти (сборник) - стр. 80
– За ним приходили, про него спрашивали, – продолжала миссис Фланаган, высунувшись из-за двери с таким же красным лицом, как яблоко в моей руке. – Вы так же хорошо помните это, мистер Фланаган, как и я.
Фланаган ничего не ответил. Искорки в его озорных ирландских глазах погасли. Он недовольно поджал губы.
– Кто разыскивал его? – не удержался я.
– Никто, – отрезал Фланаган. – Просто у хозяюшки…
– Пинкертоны, вот кто! Устроили бурю в стакане воды, – сказала Фланаган.
– А кто такие пинкертоны? – спросил я.
– Детективы! – ответила она. – Целый взвод детективов!
– Их было всего двое, – тихо сказал Фланаган.
– Они приехали из самого Вашингтона, – продолжала она, не слушая его. – Это было весной шестьдесят первого года.
– Шестьдесят второго, – поправил Франаган.
– С приказом из военного департамента – за подписью самого Секретаря Стэнтона!
– Нет, это был не Стэнтон.
– Точно Стэнтон!
– Значит, это был не шестьдесят первый год, моя милая, – сказал Фланаган. – Стэнтон стал Секретарем только в январе шестьдесят второго.
– Не заговаривай мне зубы, я видела приказ своими глазами!
– С чего бы вдруг секретный агент правительства стал показывать тебе, жене продавца, приказ?
– А что им было нужно? – спросил я.
Год (или годы), когда это происходило, совпадал с путешествием в Бенин. Была ли близость этих двух событий простым совпадением? Не могло ли правительство каким-то образом узнать о намерении старшего Уортропа привезти Антропофагов в Америку? Сердце мое забилось часто-часто. Кажется, эта встреча, этот разговор – счастливый случай, который может дать мне ключ к разгадке тайны, мучающей Доктора. Что, если я вернусь сейчас домой с ответом – и это после намека, что у меня маловато мозгов в голове! Как я сразу вырасту в его глазах, превращусь из глупого заикающегося мальчишки в человека действительно незаменимого!
– Они хотели узнать, был ли он преданным американцем, – ответил мне Фланаган прежде, чем его жена успела открыть рот, – и он, несомненно, был. И спрашивали, кстати, не столько о нем, сколько о двух джентльменах из Канады, дорогая, если ты помнишь. Не назову их сейчас по именам, все-таки двадцать пять лет прошло…
– Слайделл и Мейсон, – бросила миссис Фланаган. – И они были никакие не канадцы. Они были шпионы от бунтовщиков, так-то.
– Ну, пинкертоны ничего такого не говорили, – подмигнул он мне.
– Обоих видели в доме Уортропа, – сказала она, – в этом доме на Харрингтон-лейн. И не один раз.
– Это ничего не доказывает насчет Уортропа, – не согласился он.
– Это доказывает, что он сотрудничал с агитаторами и предателями, – крикнула она в ответ. – Это доказывает, что он был сторонником.
– Ну, ты вольна думать все, что пожелаешь, миссис, и повторять слова других, но правда от этого не изменится. Пинкертоны покинули город, а Доктор Уортроп остался, не так ли? Если бы у них были доказательства против него, его бы забрали, верно? А ты теперь поливаешь грязью этого хорошего человека, который никому из известных мне людей не причинил зла. Нехорошо это, дорогая. И вообще – о мертвых плохо не говорят.
– Он был сторонником восстания! – настаивала она. У меня уже в ушах звенело от ее крика. – Он изменился после войны, и вам это хорошо известно, мистер Фланаган. Он временами по несколько недель не выходил из дома, а когда выходил – безучастно бродил по городу, как человек, потерявший лучшего друга. От него даже «как поживаете» было не услышать, хоть под самым носом у него пройди. Он онемел, как человек, у которого сердце разбито, вот что я вам скажу.