Моногамия Книга 2 и Книга 3 (старая редакция) - стр. 75

- Как это?

- Просто, прежде чем поцеловать кого-то у меня на глазах, поменяй нас местами, представь, что это делаю я, а ты смотришь. Попробуй прочувствовать момент, и решить стоит или нет ставить надо мной эксперименты!

- Я попробую, только мне придётся так каждый шаг свой анализировать.

- Но ты ведь хочешь что-то сохранить, как я поняла.

- Да, конечно. Сохранить «нас». Я не смогу без тебя. Совсем. Теперь всё по-другому, всё иначе. Ты дала мне попробовать себя, и я уже с этой иглы не соскочу. Никогда. Так что, если ты уйдёшь, у меня не будет другого выбора, как …- он запнулся, опустил глаза.

- Как?

- Как поплестись за тобой, куда бы ты не пошла…

Выкрутился, подумала. Чуть не пригрозил суицидом мне что ли? Но его искренность и болезненное желание сохранить «нас»  угомонили меня.

- Ты не уйдёшь?

- Нет.

- Можно обнять?

- Можно.

Он обнимает меня, и мы уже лежим одетые в обнимку на кровати. Алекс начинает целовать меня, и я понимаю, что это немая просьба о сексе. Останавливаю его, а он просит шёпотом надрывно:

- Пожалуйста, мне нужно сейчас это очень. Я должен обрести почву под ногами, понять, что у нас всё хорошо! Что ты всё ещё моя, что хочешь меня, что я не противен тебе!

- Что за глупости, почему ты должен быть мне противен?

- Я же … грязный, - отвечает так тихо, что я едва могу расслышать его.

- В чём проблема, иди в душ!

- Если б только вода могла это смыть…

{33 Tours - California Dreamin}

Я в недоумении, о чём он говорит, думаю, странный и явно не совсем в себе. Вообще Алекс другой,  совсем не тот парень, с которым я познакомилась. Когдато я пыталась нащупать скелеты в его шкафу, а тут они, кажется, норовят сами вывалиться. Но вот именно сейчас отчего-то, мне совсем не хочется знакомиться с ними, я сама на взводе, я страдаю, мне больно от его выходок. Я хочу тепла, любви, понимания, каких-то радостей, положительных эмоций. Да того же секса, в конце концов, он, наверное, прав. Но Алекс больше не целует меня, уткнулся носом мне в грудь, и с такой силой вжимает меня в себя, прижимая всей ладонью за талию, что мне почти больно. Но я терплю, знаю, что для него сейчас это, очевидно, очень важно, вот так держать меня. Он как ребёнок, большой, провинившийся ребёнок, ужаснувшийся перед самым страшным наказанием.

- Ты не уйдёшь от меня? – слышу сдавленный вопрос-просьбу.

- Нет. Я и не собиралась уходить от тебя. Я же не истеричная особа, я просто хотела перейти в другой отель и дать себе остыть, а тебе подумать. Ну и не видеть людей, перед которыми ты меня унизил.

Алекс ещё плотнее прижимается, и я слышу, как гулко и часто бьётся его сердце.

Глупый. Делает ненормальные вещи, а потом сам же и страдает. Машинально, так, будто это мой обиженный ребёнок, поднимаю руку и начинаю гладить его по волосам, и, о чудо, он почти мгновенно расслабляется, перестаёт до боли сжимать меня, сердечный ритм понемногу делается ровнее. Я продолжаю гладить его, загребая всей кистью его густые, вьющиеся пряди, наслаждаясь ими. Спустя время наклоняюсь и целую его в лоб, вдыхая сладкий миндальный запах волос и вдруг обнаруживаю, что Алекс спит, тихо, беззвучно, притаившись, как ребёнок. Я убаюкала его своими поглаживаниями, своей нежностью, своим умением прощать, дав ему надежду, что на меня можно положиться, я не сбегу при первых же трудностях, особенно таких глупых. А ведь, надо отдать должное, на вечеринках его действительно меньше стали «трогать», я это заметила ещё дома. Вероятнее всего, это результат беседы с Марком. А я и не знала.