Мона Ли. Часть первая - стр. 30

Мона Ли была отправлена с бабушкой в детскую – писать прописи. Карандашом.

– Итак? – Пал Палыч был в темно-сером костюме, при белой рубашке и ленинском, в горох, галстуке. Роговая оправа придавала ему несвойственную серьезность – так суров он был только при чтении приговоров, – прошу ваши документы, молодой человек.

– А ваши? – попробовал схамить Эдик, – давайте будем открыты друг перед другом?

– Я полагаю, – Пал Палыч расстегнул верхнюю пуговицу пиджака так, чтобы стал виден жилет и тяжелая золотая цепь от часов, – вам удобнее будет выйти через дверь. Обычным манером, так сказать. Или вас спускают с лестницы? – Эдик бросил на стол книжицу паспорта и «госфильмовское» удостоверение. Пал Палыч прочел, не торопясь. Отметил про себя, что на фото Аграновский выглядит моложе и респектабельнее.

– Убедились? – Эдик улыбнулся, обнажив розовые, детские десны, – я не проходимец, как вам бы хотелось думать. Ну, даете согласие на съемку дочери? – Эдик покосился на старые фотографии, стоявшие в вычурных серебряных рамках. Какие лица, – подумал он, – таких сейчас не делают. Аристократия, черт бы их побрал. Ломается, а сам только и думает, как его дочурка будет красоваться на премьере в Доме фильма. Двуличная личность. Орел двуглавый. – Эдик стал думать, что бы еще обидное сочинить про этого немолодого человека, в котором ощущалось непоколебимая уверенность в себе и презрение к нему, Эдику. Эдик качнулся на стуле, протянул руку к люстре и постучал двухцветной шариковой ручкой по подвеске, – шикарная вещь!

– Что? – переспросил Пал Палыч.

– Люстра, – говорю, – шикарная…

– Вы хотите люстру? Купить? – Пал Палыч чувствовал, как дергается жилка на виске – так бывало всегда, когда он ясно ощущал опасность. – Эдуард?

– Можно просто Эдик, – Аграновский еще раз прошелся ручкой по подвескам – они запели нежно, буквально ангельски, – какая слащавая гадость, – подумал про себя Эдик, – итак? Ваши условия? Нонну необходимо будет привезти, – Эдик достал блокнот, зачирикал ручкой, – вот, тут необходимые телефоны и адреса. Как только вы с дочерью будете готовы выехать, или – вылететь, сообщите ЛИЧНО мне. Вам будут оплачены билеты, разумеется, в разумном пределе. Так, у меня с собой фотоаппарат, – Эдик нагнулся за портфелем, – сейчас сделаем снимки – фас-профиль, непринужденную фотку дома, хорошо бы в костюме историческом… ну, это я договорюсь с театром, кстати! Неплохие костюмерные, удивительно даже – для такой дыры.

– Вы, вероятно, не можете знать, – Пал Палыч сцепил челюсти, отчего стал похож на бульдога, – что Орск еще ДО революции был одним из крупнейших городов – и! Заметьте! Богатейших! Добавьте к этому эвакуированных в войну, театры…

– Да-да, я просто потрясен! – Эдик переигрывал, но старался держаться на равных, – итак? Зовите дочь, начнем снимать, пожалуй…

Пал Палыч встал, подошел к одноногому столику, на котором стоял трофейный «Telefunken», нажал клавишу цвета бильярдного шара – послышался неясный треск, будто где-то говорили все разом, мешая друг другу. Пал Палыч обернулся:

– Уходите, Эдуард. Моя дочь ни при каких условиях не будет сниматься в кино. По той простой и очевидной причине – она слишком мала для этого. Объяснять вам, человеку, как я понимаю, достаточно циничному, на чем основано моё решение – я не считаю нужным. Никаких фотографий. И вообще – советую вам держаться как можно дальше от моей дочери и моей семьи. Честь имею! – Пал Палыч даже прищелкнул каблуками – он не знал, что его отцом был не бравый штабс-ротмистр Коломийцев, а весьма далекий от Белой Армии комбриг Войтенко.