Молитва к Прозерпине - стр. 59
– Но, доминус…
– Я сказал – нет!
Я пребывал в отвратительном настроении и пригрозил ему двадцатью ударами хлыста, если он будет и дальше настаивать, а потом удалился в свой паланкин и задернул занавеси.
Мне не хотелось, чтобы Сервус отлучался так надолго, потому что внутри Подковы я мог, по крайней мере, следить за его движениями. Вспомни, Прозерпина, его слова, которые я услышал, когда валялся пьяный на вилле наместника Нурсия. Я позвал к себе Ситир и, уединившись с ней в моем паланкине, поведал ей все, что накопилось у меня на сердце:
– Ты пригрозила, что прикончишь меня, когда я непочтительно отозвался о Гее, Сервус желает смерти мне и всем патрициям вообще, а братья Палузи собираются заколоть меня и закопать где-нибудь в пустыне! Есть ли в Африке человек, который бы не хотел меня убить? – завопил я. – А мой единственный защитник – безоружная женщина, которая ходит в чем мать родила и носит только каменное кольцо на щиколотке! – Я посмотрел ей в глаза. – Мне даже неясно, зачем тебе хранить верность Туллию, но я хочу знать наверняка, есть ли у меня хоть какая-то защита от удара в спину. Скажи мне: ты тоже желаешь моей смерти?
– Если бы это было так, птенчик, – ответила она своим невозмутимым тоном ахии, одновременно суровым и нежным, – ты бы уже давным-давно перестал дышать.
На следующий день в рассветный час меня разбудили голоса, раздававшиеся снаружи, по другую сторону от занавесей паланкина. Сервус говорил не очень громко, но был совсем близко, и поэтому я расслышал весь его разговор с Ситир.
В голосе Сервуса звучало раздражение:
– Вот уже тысячу лет ахии путешествуют по миру, вслушиваясь в самые благородные чувства, рождающиеся в людских сердцах, и защищают слабых, чтобы справедливость восторжествовала. Кому, как не тебе, это знать? – Здесь он замолчал, однако Ситир ему не ответила. – Но то, чем вы занимаетесь, – это не справедливость, а насилие в качестве милостыни. А милостыня ничего не решает, и вот тому доказательство: прошла уже тысяча лет с тех пор, как Темные Камни выбрали первого ахию, а бедняки продолжают быть нищими и угнетенными, в то время как богачи разбогатели еще больше и еще сильнее угнетают простой люд. Никогда еще мир не был так несправедлив.
Я и раньше слышал, как Сервус обращался к Ситир, которая никак не реагировала на его слова, хотя и не прерывала его. Насколько я понял, Сервус считал, что ахии неправильно используют свои выдающиеся боевые способности (то, что они были выдающимися, еще предстояло доказать: за все время нашего африканского путешествия мне пока не представилась возможность увидеть Ситир в действии). Как бы то ни было, теоретические разногласия между монахами Геи и Сервусом, которые стоили ему исключения из ордена, сводились к следующему.
Ахии бродили по свету, вооруженные своими уникальными способностями, как физическими, так и духовными. Когда их тончайше настроенные чувства воспринимали волнение и благородный гнев, они бросались на защиту людей, испытывавших эти эмоции. Например, если разбойники нападали на дом крестьянина и его ужас доходил до ахии, тот являлся и убивал преступников. Но при этом священники Геи думали, что их верования не должны влиять на дела мирские или, по крайней мере, что служителям богини не полагается выступать на политическом поприще. В чем же проблема? А вот в чем: если ту же самую семью крестьян, чью жизнь и имущество ранее защитил ахия, позднее выгонял с их участка какой-нибудь публикан за неуплату неоправданно высоких налогов, ахия и пальцем не шевелил. И если тот же самый крестьянин в отчаянии убивал сборщика налогов ударом топора, согласно нормам Геи, ахия мог лишь наблюдать, как беднягу распинают на кресте. Вот что имел в виду Сервус, обращаясь к Ситир с обвинениями: