Мои сводные монстры - стр. 29
– Я поговорю с ней, все объясню, и все будет хорошо, – мажу по нему взглядом, оборачивая вокруг себя простыню. – Я обещаю, что ничего плохого не случится.
– Боже, нет, – он смотрит на меня, как на дуру. – Не будет хорошо. Не будет здесь хорошо.
Поворачивает щеколду и открывает дверь. Мама замирает с занесенным в воздухе кулаком.
– Мама, все хорошо. Мы тут… – я замолкаю, не зная, как продолжить, как объяснить его обнаженного, меня в простыне и всю эту пошлость и мои фотки на заднем плане.
– Господи… Стефания… – мне кажется, если бы он меня убил, мама бы и то была меньше поражена. – Руслан, забери ее. Он ее чем-то накачал. Посмотри на нее, она же не в себе. Забери ее и вызови скорую. Пусть снимут побои сразу же. Я посажу тебя, слышал? – она шипит ему в лицо, как змея. – Плохо, что ты не сдох тогда.
– Мам, ты что такое говоришь? – протестую я. – Ничем он меня не накачивал. Никаких побоев.
Я даже боюсь смотреть на Гордея. Если мне больно от ее слов, то ему каково?
– Посмотри на ее зрачки, – мама вздергивает пальцами мой подбородок. – Руслан, уведи уже отсюда ее. Ты же видишь, он добился своего. Тварь. Ты грязь у нее под ногами, ты понял? Сволочь.
– Хватит! – выкрикиваю я. – Хватит уже! Прекрати! Я уже взрослая, и ты не можешь… – не договариваю, потому что слезы душат.
– Стеша, пойдем, – тихо проговаривает Руслан и накидывает мне на плечи свой теплый, пахнущий чем-то свежим пиджак. Этот запах так отличается от того тяжелого запаха секса и наших страстей, который просто переполняет его комнату. – Все нормально. Пойдем.
Тянет меня прочь, уводит от него и от этой безобразной, мерзкой сцены.
Оборачиваюсь последний раз, перехватываю его пустой взгляд, смотрю, как горькая усмешка искривляет его губы, а потом Гордей только для меня произносит этими самыми губами:
– Ничего не будет хорошо.
Я всхлипываю, Руслан уже заводит меня за угол, и я больше не вижу его.
– Знаешь, он прав, – Рус открывает передо мной дверь моей комнаты. – С ним не будет хорошо, Стеш.
– Что ты знаешь про хорошо? – срываюсь на него, потому что не могу сорваться на собственную мать. – Какого черта ты мне рассказываешь про мое хорошо? Ты со своим разбирайся.
– Эй, – рявкает и вжимает меня плечом в дверной косяк, – не забывайся. Я не он. И меня с дерьмом так просто не смешаешь. Хотя и он не прост. Не так прост, как показывает тебе, дурочке. Хочешь, расскажу пару интересных вещей о нем? – спрашивает, стягивая с шеи галстук.
Меня начинает колотить дрожь, бешеная, нервная.
– Пошел ты, – выплевываю я. – Все равно не поверю.
– Не поверишь во что? – упирается ладонью в стену у моей головы, нависает сверху.
– В любое дерьмо, которое ты бы о нем ни рассказал, – судорожно сжимаю ледяными пальцами простыню на груди.
– С выдумкой он тебя трахнул, – проговаривает спокойно, как бы между делом заправляя прядь волос мне за ухо. – А ты не задумалась, в кого он пихал все эти игрушки до тебя?
Тошнота резко подкатывает к горлу.
– Никто не заходил в эту комнату, – цежу я. – Никто не трогал эти игрушки.
– Боже, Стеша, ну какая ты наивная, – издает мерзкий, издевательский смешок. – И жил он как монах, и вообще никого не трахал, пока тебя не было.
– Трахал, и что? – перед глазами сразу же всплывает чертово видео. Рус даже не предполагает, насколько я осведомлена о его трахах. – Но в другом он не врет мне. И в этом не врет.