Могусюмка и Гурьяныч - стр. 38

– Никакого понятия не имеют, как соблюдать чистоту! Самому всех учить приходится! Кроме меня, никто не умеет показать, как мыть ведра. Советую и тебе, Абкадыр, и тебе, Бикбай, всегда чисто ведра мыть. А то про наших башкирок говорят, что они нечистоплотны. Это ложь, выдумки русских! Надо, чтобы не было повода про нас говорить, что мы не любим чистоту.

Русские, не понимая толком, о чем речь, мяли шапки, а Бикбай с Абкадыром все время кивали головами, показывая, что согласны с каждым словом хозяина.

Бай говорил улыбаясь, словно сознавал смешную сторону своих поступков.

Курбан усадил гостей на табуретку, сам устроился в широком венском кресле. Ковры у него городские, вся изба застлана. В большой комнате – диван, кресла, стол, шкафы с книжками. Печи натоплены, хотя на улице жара.

Бикбай начал рассказывать про какой-то мешок овса, а потом про лечение носа и глаз, как он нашел хорошего лекаря и теперь здоров, и все время, сидя на стуле, норовил положить под себя обе ноги, но, видимо, боялся, как бы не свалиться с такой высоты.

Абкадыр сидел и кланялся в знак интереса к беседе и полного уважения к хозяину.

Бай разглаживал свою шелковистую седую бороду, расчесанную двумя пышными пучками на обе стороны. Он румян лицом, сед, глаза у него веселые, бойкие, почти скрываются, когда смеется. На голове черная шелковая тюбетейка, на плечах черный сюртук. Бай коротконогий, толстый, но живой как вьюн, каждый дюйм его жирного тела в движении, особенно когда от одного собеседника поворачивается он к другому.

– А я не знал, Бикбай, что у тебя русские приятели есть, – заговорил он, чуть видимые глаза сверкали и огнем и маслом. – С завода? – спросил Курбан.

– Нет, из Николаевки, – отвечал Бикбай.

Тут, услыхав название деревни, оба мужика также стали кланяться усиленно, а Макар вскочил с табурета и поклонился в ноги.

Бай глянул на мужиков строго. Теперь его острые маленькие глаза открылись.

Подали обед. Во двор в это время въехал всадник. Могусюмка вошел, когда Бикбай рассказывал про бедственное положение николаевцев. «Вот еще черт его принес», – подумал Макар. Хозяин любезно поздоровался с новым гостем и пригласил к столу. После обеда Бикбай выложил суть дела. Бай согласился сразу.

– Исполу! – сказал он.

Бикбай обрадовался, но мужики огорчились.

Начались споры.

– Первые три года половина урожая моя, – заявил бай.

Макар завел длинный разговор о том, что низовцы арендуют землю и платят чаем, сахаром.

Разговор затянулся. Пили чай, потели, говорили о разных делах и снова спорили о плате.

– А если не нравится, – наконец сказал бай по-русски, – то могут не снимать. Пусть корчуют пеньки там, где лес вырубили, или в орду переселяются.

– По-моему, вы неверно говорите, агай, – заметил до того молчавший Могусюмка.

Курбан насторожился. «Это что за мальчишка?» – подумал он.

– У вас клочок земли просят пашню пахать, а вы на общинной земле прииски открыли, отдали эти земли в распоряжение чужих людей.

Тут лицо бая перекосилось, брови изогнулись, а глаза стали круглыми и большими.

– Кто это такой? – быстро и тихо спросил он у Абкадыра.

– Мы его не знаем, он нас на дороге останавливал, – так же тихо ответил Абкадыр. – Зачем едет и куда, не знаем. Кажется, его называли Магсумом.

– Кто называл?

– Товарищи его, когда он с ними в лесу прощался и к нам подъехал.