Мое земное воплощение. Миссия «Любовь» - стр. 22

– Она хорошо зарабатывает, – вдруг, прерывая хруст вафли, выдает эта женщина. Ник поднимает голову и перестает жевать.

– Может тебя обеспечить, у нее денег куры не клюют, – продолжает она странный монолог.

Красивая мужская голова кивает еще более растерянно и выдавливает подобие улыбки. Я решаю просто молчать. Потому что нет ничего, на что она не найдет саркастичного или уничижительного замечания.

– Не знаю, зачем тебе она, – жест головой в мою сторону, с выражением лица, которое даже помойная крыса не заслуживает, – но если у вас серьезно, то не тяните. Она уже старородящая.

Я почти выплевываю чай, Ник делает вид, что внимательно слушает. Эта женщина деловито берет чашку, оттопыривая мизинец и одаривает меня неодобрительным взглядом.

Если бы я не помнила своей природы, родного мира и прошлых воплощений, заработала бы длинный список психических расстройств. Прикрываясь заботой, эта женщина запирала меня в комнате и не разрешала выйти даже в туалет. За проступки, конечно, например, за четверку или за то, что недостаточно хорошо постирала свое постельное белье. В 10 лет. Чувствую, как триггер ее взгляда цепляет болезненные воспоминания и глаза становятся мокрыми. Как же это непросто, как же это по-человечески, как несправедливо. Я просто хочу домой.

Ник замечает мое состояние. Одним глотком допивает чай и нежно касается середины спины.

– Людмила Сергеевна, спасибо за гостеприимство, извините, что без предупреждения и поздно. Мы поедем, завтра на работу. Спасибо за чай, – кажется, он даже немного кланяется, не отпуская меня.

– Мне ваши шашни неинтересны, можете больше не приезжать. Свадьбу, конечно, не надо – не хватало еще дармоедов кормить. Просто распишитесь и сообщите, – она дожидается, пока мы одеваемся и закрывает дверь.

Хлопок и нас проглатывает темнота. Ник на ощупь находит кнопку лифта, она загорается как светлячок в ночи. Мы стоим в тишине и это молчание так о многом. Вытираю ползущую вниз слезу. Большие руки притягивают ближе, зарываясь носом в теплую кофту с древесным ароматом. И выдыхаю. Слезы просто льются и я позволяю им быть.

– Ты была права, она невероятная, – мягко доносится сверху и это так двусмысленно и мило, что мы оба заливаемся смехом. Двери лифта разъезжаются, освещая силуэты, несколько секунд стоим просто глядя друг на друга.

– Поехали.

Ник останавливает закрывающиеся двери большой ладонью, пропускает меня вперед. Садимся в машину, я снова на пассажирском, субличности сбились в кучку и молчат, они всегда тихие после общения с этой женщиной.

– Поехали ко мне, – неожиданно для себя предлагаю я.

Ник молча находит в навигаторе «дом» и сворачивает с самой длинной в мире улицы.

Останавливаю настойчиво дребезжащий по тумбе телефон. Утро. Пора на работу. Голова-гиря, тело-вата, обрывками в сознании прыгают картинки вечера. Вот мы едем ко мне, заходим в квартиру. Ник говорит, что у меня уютно. Я знаю. Сразу иду к винному холодильнику, достаю самую дорогую бутылку бароло. Знаю, что потом пожалею. И не зря. Достаю бокалы, делаю глоток, не дав вину подышать. Зря. Ник находит в пустом холодильнике сыр и заказывает пиццу. Включаю биокамин, Never Enough в исполнении Black Atlass, и мы усаживаемся на пол с бокалами. Много говорим. О родителях, школе, сожалениях и надеждах. Он перестает быть идеальной картинкой, обретая глубину. За уверенностью скрывается маленький Коля, который никогда и нигде не чувствовал себя частью общества. В России на него показывали пальцем из-за цвета кожи, в Америке отличался воспитанием, менталитетом и ценностями. “Чужой”, как в песне Стинга. Мы съели пиццу, открыли вторую бутылку бароло дешевле. Очень зря. Мне было одновременно спокойно и тревожно, потому что первая встреча с мамой прошла. Но мысль о том, что когда-то придется объяснять наше расставание – сводила кости. Мы еще говорили о музыке, фильмах и культуре. Потом открыли третью бутылку Pino Grigio. Очень, очень зря. А что было потом?