Моё солнечное наваждение - стр. 30
Кроссовок в прихожей не было, значит, свалил ранним утром. Герман едва не сплюнул от злости, представляя всё, что эта сладкая фольклорная парочка могла вытворять в его доме, на его, мать их, постели! Сегодня же найдёт жильё «сестричке»! Хватит! Достаточно! Приехали!
В домашний спортивный зал Герман заглядывал редко, предпочитал занятия в фитнес-клубе, где атмосфера настраивала на рабочий лад. Ходил в обязательном порядке через день. Не филонил, даже когда становилось откровенно лень. Следить за собой, своим здоровьем, внешним видом давно вошло в правило.
Герман не рос спортивным мальчишкой, в начальной школе получал честный четвертак по физкультуре за то, что помогал складывать маты и собирать мячи. К занятиям спортом его приучил Глубокий, повторяя, что он должен не только действовать и думать как мужчина, но и выглядеть так же.
Позднее, в институте пристрастился к волейболу. Команда стабильно одерживала победы, что было причиной отдельной гордости для Маркова Германа. К тому же покрасоваться с мячом в руках перед слабым полом было приятно. Ловить похотливые взгляды, пользоваться ими – вот они, сливки от тренировок. Именно так он думал в юности, теперь важнее здоровье, привычка, имидж, а не количество опрокинутых на спину женщин.
Зол, как же Герман был зол в то утро! На Ярину, которая крутилась перед ним как похотливая шлюшка. На себя, за то, что думает так о девятнадцатилетней девчонке. Какая, к чертям, из неё шлюшка? Вот из этого недоразумения в шортах и носках стабильно разного цвета? Разве так одеваются и ведут себя девицы, готовые отдаться за полушку? Кто в своём уме соблазняет мужика, нацепив шорты с улыбающимися поросячьими мордами на заднице? Привет, биполярное расстройство, Марков!
Он колотил по груше со всей дури, насколько хватало сил. Пот стекал по голой спине, груди, дыхание становилось рваным. Давно нужно было успокоиться, но он бил и бил по подвешенному мешку, представляя на его месте себя же. Искал успокоение в собственной злости, затапливающей организм от вспотевшей макушки до пяток в кроссовках. Молотил руками, не в силах остановиться.
Влюбился? Влюбился! Хватит! Выплюнь! Забудь! Просто забудь нахрен! Не думай, не анализируй, не вспоминай! Скажи себе: «Стоп!». Стоп! Стоп! Стоп!
Адреналин бурлил в разгорячённом теле. Герман тяжело дышал, не давая себе секунды на передышку. Не сейчас. Или он выбьет из собственной головы дурь, или сдохнет! Третьего не дано! Остановись! Выплюнь! Забудь!
Удар, ещё удар, снова удар. Ещё, ещё, ещё! Пока бронхи не вылетят на пол, мозги не превратятся в кашу, пока кровь не свернётся от переизбытка эпинефрина. Какая максимально переносимая доза? Сто пятнадцать микрограмм на килограмм? Пусть будет тысяча, две, пять тысяч, чтобы наверняка. Удар, ещё удар, снова удар. Ещё, ещё, ещё!
Остановился усилием воли от неясного движения, заметил периферическим зрением. Дышал глубоко, как разгорячённый зверь, в ушах гулко отдавалось собственное сердцебиение. Упёрся ладонями в колени, слегка нагнувшись, пытался выровнять дыхание. Сдохнуть не удалось, придётся жить.
Ярина, конечно же, это была Ярина. Стояла у входа в зал, смотрела синющими глазами, заставляя внутренности Германа скручиваться в тугой узел. Что на ней надето? Шёлковая ночная сорочка на тоненьких, как паутинка, бретельках, едва-едва доходящая до середины бедра.