Моё чужое счастье - стр. 15
— Ты ей не сказал, что открытие переносится? — «услышав» мысли спрашивает мама.
— Нет.
— Про несчастный случай с ребенком?.. Тоже?
Отрицательно качаю головой. Решил не портить ей праздник. Поговорим после Нового года.
— Ну все, мамуль… мне действительно пора. Снегопад, пробки… могу и правда опоздать, — обнимаю ее и целую в макушку.
— А как же напутственное слово своим подчиненным? Тем, кто самоотверженно трудится, жертвуя собой во имя будущего, здоровья рожениц и процветания нашей клиники?
— Я уже поздравил персонал, выплатив хорошую премию. А еще каждый получил подарочный пакетик от фирмы и календарь с детишками. Ты сама выбирала дизайн, — напоминаю маме.
— Точно! Там такие милые пупсы в шапочках… А мне почему не досталось?
— Обратись к секретарю. Ну, правда…
— Что? — делает невинные глаза. — Ты совсем не любишь мать…
Отмечаю: когда она так себя ведет, жди подвоха.
— Люблю. Проводишь меня в аэропорт? Или поехали со мной. Покатаешься на лыжах, подышишь горным воздухом, проверишь за меня готовность клиники к открытию. Как тебе идея?
— Боюсь, Ирма не оценит мои тапки в горошек и белый халат, — мама демонстрирует свою обувь, и мы начинаем смеяться. — Ладно, собирайся давай и поезжай. Только осторожно.
Убедившись, что мой чемоданчик собран, а воротничок рубашки аккуратно приглажен, мама утвердительно кивает.
— Все. Готов.
Она набрасывает пальто, и мы идем в сторону машины.
— Тебя довезут к тете Ане. Я договорился с Семеном, он из аэропорта вернется за тобой.
— Да я и на такси могу… — мама делает равнодушное лицо, означающее: «я и без вас все сумею, занимайтесь своими делами».
— Не обижайся. Ты сама решила остаться, — говорю строго. Иногда эта взрослая женщина становится невыносимым ребенком.
— Ох, ладно… не будем о грустном. Мы с Аней прекрасно посидим вдвоем… — мама обрывает фразу на полуслове и покачиваясь падает мне в руки. Едва успеваю подхватить.
В моей голове тут же срабатывает сыновний инстинкт. Я уже не врач, а ребенок, который может лишиться самого дорогого.
Сеня выскакивает из авто и помогает мне довести маму до клиники.
— Быстро дежурного терапевта! — кричу, пугая медсестер. — Мам, все хорошо будет. Не волнуйся. Где болит?
— Да, да… Все обойдется. Ты поезжай… опоздаешь… а со мной тут есть кому повозиться.
— Я никуда не поеду! Плевать на все! — сержусь на обстоятельства. И на ее отношение. Неужели не понимает, что важнее человека для меня нет?!
— Надежда Анатольевна, что с вами? Приступ? — в коридоре нас встречает медсестра.
— Что-то прихватило, — кивает, показывая на грудь. Неужели инфаркт?!
К нам бежит переполошившаяся бригада. Уверен, что любой врач бросил бы все дела ради этой женщины. Не потому, что она моя мать… а потому что Надежда Анатольевна — любимая «мама» всего нашего коллектива. За глаза ее зовут именно так.
— Надежда, что же вы так? — ее осторожно укладывают на носилки.
— Уже лучше. Вроде бы раздышалась, — оправдывается.
— Нет, нет. Не вставай. Сейчас кардиограмму, давление... все быстро сделаем.
От испуга забываю, все чему учился. И вообще, меня так трясет, что медсестра, будто позабыв про то, кто я такой, без разговоров выставляет меня за дверь.
— Виталий Тимофеевич. Не мешайте.
— Да, да! Леша, сделай ему чай.
— Я останусь тут! С ней, — отмахиваюсь.
— Ты сядешь в коридоре и не будешь мельтешить. Родственников не лечат, а только калечат. Ты и сам знаешь. С ней все будет хорошо, это не инсульт. Думаю, переволновалась, перенапряглась. Вот и результат, — друг заваривает мне успокаивающий чай с ромашкой. А я вспоминаю, как год назад боролись за жизнь отца и очень боюсь. Сейчас мне не хочется быть взрослым сильным мужчиной. Я снова мальчик, который позволяет себе показать чувства.