Модэ (сборник) - стр. 7
Был такой в старину богатырь – или бог, – Ашпокай уже и не помнил. Прежде слышал он от стариков про него разные сказки, да позабыл почти все, только слово одно в памяти осталось – «Михра». «Михра» – значит «друг», «Михра» – значит «Солнце». А для Ашпокая слово это значит еще и «брат».
Брат рослый и плечистый, волосы у него белые, длинные. Ашпокай завидовал таким волосам – сам он рыжий, рябой, совсем нескладный. Но завидовал по-доброму, вздыхая про себя, как хорош его брат, и думал, что скакать подле него на охоте и в бою – уже большое счастье.
Его снедала другая зависть, и она порой теснила в уме Ашпокая даже братскую любовь, – Рахша, конь-великан, носящий рогатую маску. На нем Михра как бог с наскальных рисунков или богатырь из забытой легенды. В нем необъяснимая тоска, страшная тьма шагала за ним по пятам. Иногда Михра становился мрачен, как скала после дождя. В глубине его глаз что-то билось и рокотало, обливалось темной кровью. Он со смертью был одного племени, но из всех молодых волков только Ашпокай до конца понимал это.
– Вот что, – сказал Михра громко, так что мальчишки встрепенулись и Ашпокай опомнился от раздумий, – нам здесь ждать больше нечего. Охота наша – дело хорошее, но так нас скоро постреляют, как зайцев. Земля эта разорена. Пропавшая земля. Говорят, князья-бивереспы собирают большое войско в Белой степи. На восток пойдем, больше – чего ждать?
К нему подъехал стройный темный Атья и тихонько сказал:
– Я-то поеду с тобой. И еще пятеро-шестеро. Мы-то молодые волки. А эти вот – волчата-слепыши. Куда им в войско? Как с ними быть?
– Слепыши, говоришь? – Михра вдруг по-разбойничьи гикнул и налетел на своем Рахше на толпу мальчишек, схватил одного, поменьше, с коня и ловко усадил перед собой. Остальные шарахнулись со смехом в стороны.
– Ты, что ли, слепыш?
– Нет, пусти! – мальчик смешно завозился, тявкнул и вцепился Михре в руку, так что кожа на месте укуса побелела.
– Гляди… больно кусает, – крикнул Михра. – Больно, да не до крови. Только кожу помял до синевы. Значит, и вправду волчонок. Отрасти себе зубы, волчонок, а то бросим в степи. Верно, Атья? Бросим?
– Отчего же… – смутился Атья. – Я просто…
– Просто он! – лицо Михры стало вдруг серьезным. – А куда мне их девать? Некуда, сам видишь – пусто кругом! Так что едем все – и волки, и волчата. Глядишь, в пути и волчата подрастут! Едем! Ууу-у-у-у!
2
Человек стоял на замшелом шишковатом камне и, казалось, не замечал приближения всадников. Был он небольшого роста, на худых плечах его висело холщовое платьишко, за спиной торчал тонкий шест с двумя пустыми тыквенными флягами. Они сухо постукивали на ветру. На голове человека был потертый шерстяной колпак, из-под которого торчали засаленные патлы. Лицо, перекаленное степным солнцем, с узкими хитрыми глазами и темными, печеными скулами выдавало в нем жителя Поднебесной. На сыромятном ремне висел короткий меч-дзянь – любимое оружие разбойников и странствующих мудрецов.
Он стоял на камне, как сгорбленное, засушенное ветром деревце, и словно не замечал тринадцати страшных людей, подъехавших и окруживших его.
Модэ поздоровался с незнакомцем, тот улыбнулся и кивнул в ответ.
– Это отшельник из Поднебесной, – тихо сказал темнику Курганник. – Не слушай, что он говорит. Не верь ему. Он видит и знает больше других.