Мода и фашизм - стр. 30
И она, почти в точности как Уорвик, подняла бровь. Граф засмеялся:
– Что ж, твоя взяла. Как политик я нахожу твое предложение выгодным и соглашаюсь на него.
В тот же миг Анна швырнула бутыль с асквибо в огонь камина. Уорвик проследил за ее полетом.
– Procul ех ocules, procul ех mente![29] – смеясь, воскликнула Анна.
Уорвик хмыкнул:
– Ты что же, думаешь, у меня нет другой?
– Да хоть дюжина. Это не важно. Главное – у меня есть твое слово.
Какое-то время они с улыбкой глядели друг на друга.
– Уже поздно, Анна. Ступай к себе.
Анна приблизилась к отцу и подставила лоб для поцелуя.
– Храни тебя Господь, дитя мое!
– Да пребудет Он и с тобой, отец!
Подхватив шлейф, она быстро пошла к двери. Высокая, стремительная, легкая. Уорвик с печальной нежностью глядел ей вслед.
Ни отец, ни дочь не знали, что это была их последняя встреча.
3. Трудное письмо
Огромная спальня в семь квадратных туазов была полна бликов солнечного света, пробивавшегося сквозь цветные стекла витражей. Но даже эта пестрота не могла скрыть строгой холодности опочивальни принцессы Уэльской.
Резная мебель красного дерева отражалась в блестящих черно-белых плитах пола. В простенках между ларями и буфетами возвышались тяжелые кованые канделябры. Стены были украшены потемневшими от времени фресками с изображениями сцен из Ветхого Завета. Посреди опочивальни стояла кровать – огромное, вознесенное на подиум, подобное мавзолею сооружение. Бордовые узорчатые складки полога увенчивало декоративное навершие в виде короны, внизу они были схвачены шелковыми шнурами, крепившимися к головам золоченых грифонов с рубиновыми глазами и когтями. В недрах этого необъятного ложа под затканным золотом и жемчугом, как церковная риза, одеялом спала Анна Невиль.
В первые дни она старалась не оставаться в одиночестве в этом огромном, сверх меры пышном помещении и держала при себе одну из фрейлин. Но, после того как ее сестра Изабелла заметила, что подобной робостью она умаляет свое величие, Анне пришлось отказаться от этого. Зато никто не мог возразить против того, чтобы она оставляла на ночь в опочивальне собак отца. Рядом с этими преданными друзьями ей было не так страшно находиться среди изображенных на фресках картин: на них грешники погружались в воды потопа, Исаак заносил над сыном кинжал, Самсон и филистимляне гибли под руинами храма – их фигуры казались призрачными в мигающем свете ночника. Завывание ветра в каминной трубе, странные звуки в темных углах за пологом и гулкое эхо ее собственного голоса под высоким затемненным сводом только добавляли страха. Собаки же вносили жизнь в могильный сумрак, их движения, вздохи и посапывание успокаивали Анну.
Вот и сейчас три огромных мастифа, пятнистый немецкий дог, две овчарки и несколько поджарых борзых устроились на покрывающем ступени подиума ковре, но лишь маленькому шпицу с забавной острой мордочкой и длинной белоснежной шерстью было разрешено взобраться на ложе и свернуться клубком в ногах принцессы.
Шпиц повернул голову и навострил уши. Анна пошевелилась. Ее длинные темно-каштановые волосы разметались на подушках. Наконец она открыла глаза и улыбнулась.
Как бы ни шли дела, но просыпалась Анна Невиль неизменно счастливой. Восхищение каждым новым днем переполняло ее. Мысли путались со сна, и она была словно младенец – беззаботный, невинный и чистый. Все это исчезнет через минуту, когда мучительная реальность повседневной жизни обступит ее и она вновь почувствует одиночество, на которое обречена высокородная принцесса Уэльская, будущая королева Англии.