Младший сержант Алексей Крайнов - стр. 18
Сначала зарывали и маскировали пушки, затем рыли окопы для боеприпасов. Перекур десять минут, и снова окопы, поодаль – уже для расчётов. Потом соединили всё ходами сообщения. Перекур, и чуть в стороне – запасные позиции по той же схеме. Снова перекур, и тренировка: старший сержант – командир, бойцы-артиллеристы из пушечного расчёта – наводчиками. Лёхины пехотинцы в роли заряжающих да подносчиков снарядов. Сам же командир отделения, младший сержант Алексей Крайнов, оставшись без личного состава, в земляных работах участие принимать отказался, впрочем, как и в тренировочных стрельбах, а отобрав пулемёт у Димки, удобно устроился впереди, в опустевших теперь траншеях отделения. «Предатель» же Красовитов, получив должность заряжающего при пушке, казалось, жизнью был доволен полностью и распоряжениям своего нового командира внимал с превеликим почтением, благоговением даже! Чем, безусловно, вгонял Лёшку в ещё большее уныние.
Впрочем, целый день копали не только новоиспечённые артиллеристы, весь батальон под пристальным взглядом своего командира с усердием вгрызался в землю. Старорежимный комбат, всю первую мировую проторчавший в окопах, дело своё знал и спуску не давал никому. За первой полосой окопов быстро появилась вторая, далее рыли противовоздушные щели, строили землянки от непогоды и ночной сырости. Ещё дальше, почти на окраине села, соорудили наблюдательный пункт и блиндаж для начальства. Артиллеристы, потренировавшись в заряжании, ближе к вечеру провели учебные стрельбы, посмотреть на которые собралось всё батальонное начальство. Что и говорить, хороша наша сорокопятка! За пятьсот метров, в сумерках, с третьего выстрела, завалили выбранное мишенью одинокое дерево. Правда, при стрельбе орудийной отдачей зашибло руку заряжающему Красовитову. Рука у Димки моментально припухла, и по причине временной недееспособности из пушечного расчёта бойца отчислили. Нельзя сказать, что Лёха сильно обрадовался несчастью товарища, но и переживать за него не стал – чай не перелом.
Снарядов было много, пострелять хотелось всем, включая комбата, а потому «пристрелку» проводили до темноты. Да так увлеклись, что не заметили головы колонны, медленно выползающей из леса впереди. Объявили тревогу. Навстречу для опознания пустили грузовик с разведчиками. Оказалось – свои. Отходили в тыл израненные части их мехкорпуса: изнурённые лица пехоты, усталые лошади с ранеными бойцами в повозках, много повозок, очень много! Грузовики, трактора с запылёнными, изувеченными пушками на прицепах и опять же ранеными и смертельно уставшими солдатами в кузовах, на пушечных лафетах. Танки в сцепках, натужно тянущие своих изломанных в боях собратьев.
Высыпав из окопов, бойцы батальона, угощая водой и папиросами проходивших мимо товарищей, пытались выяснить подробности, но измученные, подавленные люди лишь устало отмахивались на ходу: мол, придёт время, сами всё узнаете.
Вскоре с востока, навстречу отступавшим войскам, потянулись свежие, не участвовавшие в боях части. Однако называть их свежими было не совсем верно. Пехота после многодневного, изматывающего марша еле держалась на ногах. Уставшие лошади обессиленно присаживались, изгибали спины под плетьми бредущих рядом ездовых. Танки наступающие, точно так же, как и отступавшие, тянули за собой машины, побитые длинной дорогой и вражескими бомбами. Добравшись до сгоревшего селения, танкисты изломанную технику отгоняли в болотину – метров за двести от обочин, затем, слив топливо и разукомплектовав, зажигали… Комбат, говорят, просил оставить, пушки-то целые, но не дали – не положено! Просили только акт об уничтожении подписать.