Размер шрифта
-
+

Миттельшпиль - стр. 10

Впрочем, гадать не надо. Какая из этих пар станет вместилищем, не имеет значения – все они принадлежат ему.

– Господа, представляю вам Доктрину Этоса, – говорит он. – Одна из этих пар воплотит все, над чем мы работали, и тогда у нас в руках будет вся вселенная.

«У нас, а не у вас, вы, напыщенные дураки, не видящие ничего дальше своего носа», – думает он.

Инвесторы толпятся у стекла, сражаясь за лучший вид на свое будущее.

Младенцы спят.



Позже, выпроводив раскрасневшихся инвесторов, возбужденно гомонящих о том, как изменится мир, как они его изменят, доктор Рид отряхивает фрак и возвращается в лабораторию проверить, все ли в порядке с его новыми творениями. Когда он распахивает дверь, технологи и лаборанты, допоздна задержавшиеся на работе, поднимают глаза, бледнеют и спешат вернуться к своим обязанностям. Никто из них не хочет привлекать его внимание. Иногда у него возникают идеи о том, как именно им надо работать. Иногда он излагает их, оставляя шрамы.

Рид идет, расправив плечи, высоко подняв голову, довольный тем, как продвигается дело. Дураки из Конгресса говорили, что это невозможно, что ни одному человеку не удастся соединить науку и алхимию так, чтобы не потерять сильные стороны того и другого; именно из-за них Асфодель переступила все мыслимые пределы – так она хотела доказать, что они ошибаются, – и вот теперь он, властитель всего, что доступно его взгляду, дюйм за дюймом тащит старые идеи в новый мир. Он с самого начала утверждал, что аватары существовали всегда, нужно только установить над ними надлежащий контроль. Возможно, идеи Асфодель помогли ему сделать первый шаг, но, видит Бог, весь остальной путь он проделал сам.

(Летние короли и Снежные королевы, Джеки в зеленом и пшеничные Дженни[4] – он знает имена, знает их тайны, о которых шепчутся в темных уголках по всему свету. Он достаточно разумен, чтобы не трогать понятия, у которых есть естественные воплощения. Их время еще придет. Когда он будет контролировать Доктрину, когда причина и следствие будут плясать по его указке, тогда он просто протянет руку и заберет все оставшееся, все, что принадлежит ему по праву. У него в руках будет вся вселенная, и горе тем, кому не понравится, как он ею распорядится.)

– Вот вы где! – К голосу прилагается женщина, выскочившая из-за угла, словно пробка из бутылки, – его собственный персональный джинн в синих джинсах и фланелевой рубашке.

Ли – лучший алхимик, которого он имел несчастье встретить после смерти Асфодель, стремительный вихрь с прожженными кислотой дырами на рубашке и короткой стрижкой (чтобы уменьшить риск соприкосновения волос с огнем). У нее открытое честное лицо, по переносице звездочками рассыпаны веснушки. Она похожа на спелый персик со взбитыми сливками, на субботний вечер у лягушачьего пруда – воплощение невинности и американской мечты, к тому же в поразительно красивой упаковке. Все это сплошной обман. Если Рид собирается эксплуатировать мир ради собственной выгоды, Ли с радостью подожгла бы все сущее просто для того, чтобы поджарить зефирки на угольках мирового пожара.

Она глубоко порочна и невероятно полезна, и он сполна насладится в тот день, когда наконец сможет разобрать ее обратно на части, из которых ее когда-то создал другой алхимик. Старый дурак забыл все, чему учили примеры Блодьювед и монстра Франкенштейна: никогда не создавай то, что умнее или безжалостнее, чем ты сам.

Страница 10