Миссия Икара - стр. 82
Но в ней не видели личность. Она словно перестала существовать как человек, став мишенью для расовых нападок. Грязная арабка, хитрая арабка, кровожадная арабка – арабка, арабка, арабка… Это сводило с ума. Она стала затворницей, предпочитая уединение в своей комнате развеселым вечеринкам. Она неизменно отклоняла предложения подружек отправиться повеселиться. Двух раз было достаточно.
По правде говоря, и первого раза было более чем достаточно. Она как раз собралась в дамскую комнату попудрить носик, когда путь ей преградили два студента, два еврея, если придерживаться всех деталей, то евреи американские.
– Говорят, вы, арабы, не пьете! – выкрикнул один подвыпивший студент.
– Каждый поступает так, как считает нужным, – возразила она.
– А еще я слыхал, вы, арабы, мочитесь прямо на землю у себя в палатках, – выкрикнул другой, ухмыляясь.
– Боюсь, тебя дезинформировали, мы крайне брезгливы. А теперь могу я пройти?
– Нет, не можешь! Кто знает, что ты оставишь после себя на сиденье унитаза. А у нас, кстати, имеется кое-чего для тебя, поняла намек, арабка?
Переломный момент, однако, наступил в конце второго семестра. Она делала успехи на курсе одного весьма уважаемого профессора, еврея по национальности, и была отмечена им как лучшая ученица. В качестве приза, вручавшегося ежегодно, оказалась написанная им книга с его автографом. Многие сокурсники, евреи и неевреи, подошли поздравить ее, а когда она покинула здание и направилась по тенистой аллее к корпусу, где находилась ее комната, путь ей преградили трое неизвестных в масках.
– Как ты этого добилась? Пригрозила взорвать его дом?
– Может, прирезала его детей острым арабским кинжалом?
– Нет, она пожаловалась на него Арафату!
– Мы преподадим тебе урок, ты, черномазая арабка!
– Если книга так много значит для вас, заберите.
– Оставь ее себе, арабка.
Ее изнасиловали. «Это за Мюнхен». – «Это за детей в Голанском кибуце». – «Это за моего двоюродного брата, которого вы, мерзавцы, убили в Ашдоде!» Их целью не было получить физическое удовлетворение. Они хотели унизить, раздавить, выплеснуть злость и ярость, наказать «арабку».
Кое-как, едва ли не ползком, ей удалось добраться до своей комнаты. И вот тогда в ее жизни появился очень важный человек. Роберта Олдридж, бесценная Бобби Олдридж, яростная противница расовых предрассудков, член весьма уважаемой в Новой Англии семьи.
– Подонки! – прокричала она в распахнутое окно.
– Не надо! Только не говори о случившемся никому, – умоляла ее юная египтянка. – Ты не понимаешь.
– Не беспокойся, детка. Мы в Бостоне любим повторять одну пословицу: каждый получит по заслугам. И будь уверена, эти сукины дети свое получат, даю тебе слово!
– Нет! Они сделают это снова, они все равно ничего не поймут! У меня нет ненависти к евреям. Моя лучшая подруга – мы дружим с детства – дочь раввина, одного из ближайших коллег отца. Я не питаю к евреям ненависти. Они утверждают, что это так, поскольку для них я всего лишь грязная арабка. Но я не ненавижу! Моя семья не такая. Мы ни к кому не питаем ненависти.
– Постой-ка, я ничего о евреях не говорила, ты сама об этом упомянула. Я назвала их сукиными детьми, а это понятие интернациональное, это я так, к слову.
– Я не в силах оставаться здесь! Не могу. Я уеду.
– Глупости! Для начала ты отправишься к моему врачу – он хорошо знает свое дело, а после переедешь ко мне. Черт, за два года, что я здесь учусь, такого я еще не видела.