Мир в руках - стр. 5
Я знаю: если они меня найдут, то сразу же отвернутся, потому что противно же от такой плохой девочки должно быть. Но, может, если я смогу стать хорошей, меня примут? Я не знаю, потому что как бывает у хороших мальчиков и девочек, вижу только во сне. К счастью, они не знают, что тут такая бяка сидит и подслушивает.
Я просто представляю на минутку всего, что я не плохая девочка, а наоборот. И со мной тоже так разговаривают, дают тёплое молочко и больше не охорашивают. Зато у меня мама есть. И папа, наверное, тоже. Ну, помечтать же можно? Вот я и мечтаю, потому что проснусь-то я опять плохой, и очень добрые дяди и тёти будут стараться меня сделать хорошей. Они такие милые, стараются изо всех сил, а я всё не хорошею, а ещё и засыпаю, когда нужно хорошей становиться! Бяка я…
Проснувшись, узнаю, что меня скоро вы-пи-шут. Тётенька, которая новая, но очень добрая тоже, называет меня «всякой» и говорит, что пока я лежу, то хорошей не стану, потому что кровать занимаю зря. После этого я и сама хочу поскорее, чтобы случилось то самое слово. Хочется мне очень быть хорошей, поэтому я говорю тётеньке «спасибо», а она даёт мне имя. Сегодня меня коротко зовут, но это же лучше, чем совсем без имени?
Меня пытаются поставить на ноги, но это почему-то не получается. Я понимаю, что, пока лежала, стала ещё более плохой, потому что начинаю падать, когда меня поставить хотят. Это очень обидно, ведь я падаю даже тогда, когда тётенька меня за волосы охорашивает и симулянткой называет. Но потом приходит другая тётя и говорит, что эта добрая тётя перепутала и надо не меня вы-пи-сы-вать. Ну вот… Я чуть не плачу от обиды – ну как так не меня?
Мне говорят, что я должна ещё полежать, а то не смогу ходить и не получу подарки. А подарков хочется, потому что от них я быстрее хорошей становлюсь. Но после подарков тоже иногда ходить не можется, значит, надо полежать, потому что ползаю я плохо, уже проверяла, когда пить захотелось.
Поэтому та тётенька, которая перепутала, приносит целых три шприца – это такие штуки, которыми в больнице охорашивают, и начитает пытаться сделать меня хорошей. Я очень стараюсь похорошеть, даже хныкаю и выгибаюсь. Ой, нет, выгибаюсь я просто так, потому что это не моё желание, но молчу изо всех сил, чтобы не обижать хорошую тётеньку.
Но у тётеньки что-то не выходит, потому что приходит дяденька. Он в очках, но очень сердитый. Наверное, сразу сможет сделать меня хорошей, поэтому я ему улыбаюсь, а он удивляется. Но тётенька, которая меня охорашивает, чего-то сильно пугается и убегает.
– Ты не кричишь, почему? – интересуется этот дяденька. – Ведь тебе больно.
– Мне всегда больно, – отвечаю я ему. – Тётенька делает меня хорошей, потому что я плохая девочка.
Он проводит рукой по моим волосам, тяжело вздыхает и уходит. А вместо него приходит другой дядя. На нём нет халата, и он очень злой. И даже, наверное, страшный, потому что он говорит мне, что я и так хорошая. Но я-то знаю, что я плохая девочка, иначе зачем бы меня охорашивали? Значит, этот дяденька не хочет, чтобы я была хорошей, а желает меня мечты лишить. Поэтому я очень горько плачу. Он ещё пытается что-то сказать, но я не слушаю его, закрываясь подушкой, ведь я хочу быть хорошей, а он… а он… он…
***
Вот после этого меня почти не охорашивают целых две недели, а потом разрешают ходить, и при этом со мной обходятся так, как будто я хорошая девочка. Сначала мне очень стыдно от этого, а потом я понимаю – они просто играют, ну, как будто я хорошая. Понарошку хорошая, а хочется быть на самом деле, и от этого становится грустно.