Мир в руках - стр. 14
– Здравствуй! – радостно подбегаю я к ней, пытаясь отдышаться. – А у меня физкультура, на которую нельзя, потому что я плохая.
– У тебя плохо с сердечком? – интересуется она, присев на корточки, но тут какой-то мальчик её бьёт по спине, и наступает моя очередь Таню ловить.
Наверное, есть и большие, которые плохие… Или они уже хорошие? Я путаюсь в этом, потому что не понимаю ничего. Таня выводит меня на улицу, но автобуса почему-то нет. И вот тут начинается то, что я потом не полностью могу вспомнить. Какая-то девочка с громким криком охорашивает Таню, отчего она как-то быстро падает на спину и кричит. А я… Я падаю на неё сверху, хватаясь изо всех сил, потому что мне кажется, что она умирает.
Мальчики и девочки старшие пытаются меня оторвать от Тани, и её охорашивают ногами, а я визжу, как будто подарки получаю и не отцепляюсь. А потом появляются какие-то дяденьки в синей одежде, но меня при этом охорашивают по голове, и я засыпаю быстро, поэтому не вижу, что делается дальше.
Просыпаюсь я, наверное, в автобусе. Я лежу на Тане, и не отпускаю её, а всё вокруг подпрыгивает и как-то очень тоскливо ревёт. Она белая-пребелая, но дышит, значит, не умерла. Я знаю, что когда умирают, то больше не дышат.
– Расцеплять в больнице будут, – слышу я чей-то голос. – Что за звери…
– Спазм мышц, похоже, – произносит какая-то тётенька. – Мы сейчас ничего не сделаем, но хоть живы… Милиция успела.
– Судя по шву, младшая после операции… – произносит дяденька, а потом всё куда-то уплывает, и я опять засыпаю.
В класс, где хорошие мальчики и девочки, я не попадаю, наверное, не время ещё, а просто плыву в чёрной реке. Я просыпаюсь медленно, будто нехотя, но слышу, как какой-то дядя громко называет моё имя. Прислушавшись, я не понимаю, о чём он говорит, но запоминаю, чтобы потом рассказать девочкам и мальчикам во сне.
– Алёна Синицына, семь полных лет, удлинение интервала, оперирована по поводу врождённого порока сердца, – произносит этот самый голос. – Показан кардиостимулятор, сердечная недостаточность… Сирота.
– Да, это приговор, – соглашается с ним женский голос. – А вторая?
– Татьяна Варфоломеева, пятнадцать полных лет, паралич нижних конечностей, – со вздохом сообщает дяденька. – Сирота.
– Вот чего маленькая так вцепилась, – произносит тётенька. – Усыпить было бы милосерднее, а так…
Голоса удаляются, при этом я опять засыпаю, на этот раз обнаружившись в том самом классе, где хорошие. Та самая девочка, которая меня в прошлый раз на руки брала, улыбается и опять делает то же самое, отчего я тоже улыбаюсь. Она не спешит меня за стол усадить, а держит, отчего я начинаю думать, что хорошая.
– Расскажи нам о том, как день та девочка провела, – мягко просит меня хорошая девочка.
– Сначала было всё, как всегда, – начинаю я. – А потом Таня, это такая девочка, как вы, почти тётя, она принялась со мной ходить.
– Защитницу обрела малышка, – говорит какой-то мальчик.
– Погоди, не всё так просто, – грустно говорит девочка, у которой на руках я.
И я рассказываю всё-всё. И о мячиках, и о том, что плохо дышится. И о том, что на нас напали, чтобы хорошими сделать, потому что у Тани тоже нет мамы. Я говорю о том, как нас делали хорошими и где я проснулась.
– Можешь как можно точнее рассказать, что говорили те двое? – я вижу учителя, появившегося неизвестно откуда.