Мир в чугунке - стр. 2
Фаддейка выручил:
– Ладно, мамка. Это я девкам скормил.
– Девкам! Мало ты конфет накупашь без спросу-то брать?
– Так я, мамка, тебя боюся. Строга ты больно.
– Дурите свою мамку…
Помолчала…
– Цяю-то наливайте. Блин брюху не порця.
Настёха и рада: обошлось.
– Мамка, расскажи сказку, – чтобы мамка вконец простила.
– Жил-был царь Тофута, и сказка вся тута. Ты цё, маленька?
– Да-а, как игрища, так ма-аленька, – и уже губы кривит.
– Не реви только, ладно. Подрасти с годок-то.
Отпив чаю, набрала мамка грудью воздуха, будто над столом воспарить собиралась, но тут же выдохнула:
– Жила как-то баба Евдокия. Всем хороша и родней богата: пятеро деток, мужик здоровый, кудрявый, мамка опять по соседству, три сестры да брат. Жили сытно, ладно, промеж собой не дрались, никак беды не цяяли. Да беду не клицют – сама приходит. Отправилася как-то Евдокия в лес по грибы, набрала целое лукошко, возвращается было назад довольна, глядь: а изба-то пуста. На сеновале пусто, в хлеву корова стоит, «му-у» – тоскут. Никого! Кинулася к брату – и того нет. Ни мамки, ни сестер родных. Заметалася Евдокия по деревне, а тут навстрецю ей дед хромат: «Родню твою, Евдокия, змей поганый унес. Прилетел, огнем дышит, лапами огород когтит. У, проклятый, всю картошку мне перелопатил! Народ-то попрятался, а твои горды. Ну, змей их в пасть – и назад». Пуще прежнего Евдокия рыдат, а дедка ей: «Не реви! Ступай к поганому-то. Может, он их еще не съил, а на зиму, до голоду, приберег».
Делать нецё, собралась Евдокия в дорогу: пирожков положила в лукошко, горшоцек сметаны взяла да банку варенья. Долго ли шла по лесу, нашла, однако, горушку. На вершине избушка стоит враскоряцьку, а в окне видать – змей цяй пьет, в блюдце дут. Ну, бежать Евдокия к избушке, в дверь колотит, а змей и говорит:
– Цё надо-то?
Вошла Евдокия. В избе дух поганый: пауки, тараканы, а в углу опята растут. Змей-то Евдокии:
– Цё надо?
А она ему:
– На цяй пожаловала и вареньица принесла.
Удивился змей:
– Может, у тебя и пироги к цяю-то?
– Как же! С грибами, с капустой и сметанка к ним.
– Андель-андель, я поисть люблю. А то третий день цяй пустой дую.
Села Евдокия со змеем цяй пить. Змей цяю отпил, пироги подмел, сметану из горшка вылизал, отвалился и говорит:
– Хитра ты, баба. Прямо будто сестра мне, из хвостатых. Сказывай, зацем пришла.
– А зацем, змеюшка, – спрашиват Евдокия, – родню мою унес?
– Ах, вон ты! Ну, цё забрал, то мое, – отвецят. – Не проси, не верну. А вот в жены тебя я б сосватал. Избу прибирать. Видишь, грязь каку развел, самому противно.
А Евдокия ему:
– И рада бы, змеюшка, нравишься ты мне. Да вот не могу.
– Это как это? Это цё, свой мужик у тебя? Так я его съим.
– Нет, змеюшка, ты сам меня сестрой назвал. А на сестре жениться видан ли грех? Слово-то силы назад не имеет.
Змей, как курица, под потолок взлетел:
– Ну, баба! Ну, умна! Ладно, одного кого-нибудь отпущу. Выбирай!
Задумалась Евдокия: то-то задаця, не цюжие ведь, жалко.
– Брата, – говорит, – отдай.
– Как брата? Да ты цё? – удивился змей. – А деток не жаль? А мужика своего? Баба ты или нет?
– Жаль, змеюшка. Только мамку взять – она уж в могиле одной ногой. Сестер взять – замуж выйдут, как и нет их. Мужика взять – так я себе еще другого найду, опять и детки пойдут. А вот брата полнородна у меня больше не бут.