Минус одна минута. Книга третья. Последняя земля - стр. 37
Ясное дело, додумался. Наверное, такого эктора можно считать изысканным комплиментом его хозяину, вот только радости что-то маловато от такого комплимента…
И Тимофей нехотя пояснил:
– Каждый такой функционал наглядно демонстрирует всем окружающим, что за человек его прототип. И если прототип хочет чего-нибудь гадостного… Кстати, ты, я надеюсь, не сомневаешься, что в глубине души каждый человек хоть чего-нибудь гадостного да хочет?
Герман изобразил лицом что-то неопределенное, и Тимофей удовлетворенно кивнул.
– Так вот если прототип чего-то гадостного все-таки хочет, то у него появится функционал, который это гадостное сделает. И как, по-твоему, окружающие смогут понять, что это сделал не сам прототип?
Герман немного поразмыслил, утвердительно кивнул и все-таки осторожно уточнил:
– Но вы ведь тоже не можете знать, чего хотите в глубине души, правда? Тогда ваши функционалы точно так же будут…
– Заткнись! – яростно взревел Тимофей. – Думаешь, я всего этого не понимаю?! Я не смог иначе! Просто не придумал, как сделать, чтобы было по-другому! Вот такой я идиот!
Ошеломленный Герман даже лицом потек: еще ни разу на протяжении всей его экторской жизни хозяин не высказывался о самом себе в подобном тоне, и теперь он понятия не имел, как на это реагировать.
Тимофей в бессильном гневе стукнул кулаком по подлокотнику дивана и даже замычал – так горестно, будто только что собственными руками разбил драгоценную китайскую вазу какой-нибудь славной эпохи.
Некоторое время он сидел молча, и Герман с некоторым испугом начал подумывать о том, чем ему будет угрожать факт нечаянного присутствия при столь крамольных откровениях хозяина.
Однако через несколько минут Тимофей вдруг спокойно спросил:
– Ты что-то еще знаешь… о моих функционалах?
Эктор даже вздрогнул от неожиданности, но все же заставил себя ответить честно:
– Только о том, который приходил к Антону. Он обошел почти всю Равнину. К нам весь день таскались разные экторы и рассказывали… Словом, все в шоке, потому что извинений от вас никто не ждал.
Он немного подумал и решил бросить шапку оземь:
– Кстати, я тоже удивился. Никогда бы не подумал, что вы… что вас так волнует, как о вас думают другие люди.
Тимофей саркастически усмехнулся:
– Не поверишь – я бы тоже никогда не подумал…
Он покосился на потрясенного Германа и усмехнулся еще ядовитей:
– Вот такая вот сегодня у нас с тобой ночь откровений.
Эктор предпочел промолчать: и так уже сказано раз в сто больше, чем было бы достаточно для внутренней революции. А Тимофей, к вящему собственному удивлению, продолжал:
– Получается, я проиграл Стасу. По всем статьям проиграл. И значит, я отнюдь не так умен, как полагал. Правда, достаточно умен, чтобы это признать, но все-таки… Я ведь даже самолет делаю, чтобы банально сбежать. То есть выглядит-то это так, что я ужасный молодец: смог их всех ослушаться – но ведь все равно это будет бегство, так ведь?
Герман просто места себе не находил: его экторская картина мира трещала по швам. С одной стороны, скептическое ехидство, которым он был наделен по воле самого же Тимофея, было в восторге: и прежде много раз он был свидетелем не самых удачных действий своего хозяина, но тот никогда этого не признавал – а теперь наконец-то признал. С другой стороны, было очевидно: Тимофею сейчас не позавидуешь. Просто ни за что не позавидуешь. В сорок с чем-то лет свалиться с собственного внутреннего пьедестала… Наверное, не у всех после такого получается выжить.