Миниатюрист - стр. 22

– Из Ассенделфта.

– Скучаете по дому?

Лийк улыбается, и Нелла замечает, что зубы у нее не идеально чистые. Этой женщине, явно ее испытывающей, надо ответить достойно.

– Нисколько, мадам ван Кампен. Я уехала оттуда три дня назад, а кажется, прошла целая вечность.

Лийк смеется, трогая подбородок кончиками пальцев, посверкивают камешки.

– И правильно. Амстердам – центр мироздания. А как вас нашла Марин?

– Что вы…

Ее вопрос обрывается новым взрывом смеха. У Лийк он похож на выдох, такое выпущенное из себя облачко пренебрежения. Разговора не получается, Лийк просто посылает дротики и смотрит, как они вонзаются в жертву. В ее голосе постоянно слышится этакая забава, однако за показной уверенностью чувствуется что-то еще, что Нелла пока не может облечь в слова. Она с улыбкой смотрит в глаза сопернице, обнажив свои белоснежные юные зубы, от которых должно отскакивать ее внутреннее смятение.

Вокруг них нарастает какофония лязгающих приборов, летают запахи вареных цыплят и тушеных фруктов, то и дело долетает запашок очередной винной отрыжки, но Нелле благодаря магнетизму новой знакомой все это кажется таким далеким.

– Невеста Йохана Брандта, – Лийк мягко и вместе с тем настойчиво заставляет Неллу присесть с ней рядом на скамью. – Вот кому счастье привалило, сказали все. Никак не мог собраться, всё дела, дела. Марин должна быть довольна. А Йохан… он говорит о детях страшные вещи. Никогда не поймешь, чего от них ожидать. Мать красавица, а у нее на свет появляется уродина, воспитание дают хорошее, а вырастает оболтус, родители умные, а отпрыск дурак-дураком. – Лийк испытующе на нее глядит. – Но тут, конечно, важна наследственность, – продолжает она. – И Йохан это понимает. Вот что делает великой нашу республику.

Нелла ощущает прикосновение пальцев, упругих, гладких и на удивление сухих. Лийк берет серебряный кувшин и подливает ей вина. То, что Лийк называет Йохана по имени, кажется Нелле непочтительным. С минуту они сидят молча, наблюдая за процессом всеобщего поглощения еды и хмельных напитков, за тем, как проливается вино на белые камчатные скатерти, как поблескивают серебряные блюда в отблесках горящих свечей.

– Золотая Подкова, – говорит Лийк. – Для уроженки Ассенделфта это, наверно, такая же немыслимая даль, как Батавия. – Она убирает за ухо воображаемый волосок, и вновь посверкивают драгоценные каменья. – Моя дочь Ариана очень счастлива в браке. – Она словно возражает Нелле. – Их любовный союз так похож на мой. Скоро у них будет ребенок. – Лийк самодовольно поглаживает свой кокон, будто плодовитость дочери и зятя – ее личная заслуга. Созвездие колец на пальцах сияет, точно радуга, создавая гипнотический эффект. – Конечно, это такая редкость, – произносит она заговорщическим тоном. – Такая же, каким будет и ваш брак. – Она на секунду умолкает. – Ганс меня балует, – признается она. – Йохан тоже будет вас баловать.

– Да.

Лийк театральным жестом подносит изящный пальчик к изгибу губ.

– Ганс хороший, – говорит она. Утверждение повисает в воздухе, неожиданность и словно бы вызов, с которым это прозвучало, исключают какой бы то ни было ответ. Нелла раздавлена. Для Амстердама это обычная беседа? Может, подобная откровенность считается здесь светской болтовней?

– Вы уже познакомились с негром? – спрашивает Лийк. – Это что-то особенное.