Михаил Булгаков, возмутитель спокойствия. Несоветский писатель советского времени - стр. 90
11 ноября в «Красной газете» появляется заметка Вс. Вишневского. Он атакует руководство театра, заявляя:
Идейно-творческая позиция Булгакова известна по «Дням Турбиных» и «Дьяволиаде». Может быть, в «Мольере» Булгаков сделал шаг в сторону перестройки? Нет, это пьеса о трагической судьбе французского придворного драматурга (1622–1673). Актуально для 1932-го! <…> Зачем тратить силы, время на драму о Мольере, когда к вашим услугам подлинный Мольер? Или Булгаков перерос Мольера и дал новые качества?
Финальная реплика автора заметки не только завуалированно угрожала театру, но и вводила новую тему: «Что же идейно-творчески защищает ГБДТ, который, кстати, предложил дать ему мою новую пьесу?»510
Словосочетание «идейно-творчески», употребленное с верной интонацией, по-видимому, действует как безотказная отмычка. 19 ноября датирован протокол заседания репертуарно-производственного сектора ГБДТ, в котором говорится: «Художественно-политический совет Большого Драматического театра считает невозможной постановку в театре пьесы Булгакова „Мольер“» – и объясняет почему.
Пьеса не отражает подлинной, исторической сущности мольеровской эпохи… ни в какой мере не показывает Мольера как борца…
И наконец:
Художественные и литературные достоинства «Мольера» Булгакова и его ценность, высококачественный материал для работы актера не может являться решающим моментом к постановке пьесы…511
Руководство театра отступает под натиском Вишневского.
Пьесу <…> запретила репутация Булгакова в глазах советской общественности. <…> Общественность в СССР в начале 1930‑х годов была еще трусливее, чем должностные лица. Если в конце 1920‑х театры только и ждали разрешения Главреперткома, чтобы ставить обещающие успех пьесы <…> то теперь цензурный яд поступил в составы и кровь тех, кого автор всегда считал своими союзниками в противостоянии цензуре – режиссеров, актеров, театральную администрацию512, —
так оценивает ситуацию современный исследователь.
Точнее – не «цензурный яд», а его причина – страх, распространявшийся в стране.
Когда Булгаков писал П. С. Попову, что «убило Мольера частное, не ответственное, не политическое, кустарное и скромное лицо»513, – он, по-видимому, был недостаточно осведомлен. В письме к В. М. Киршону Вс. Вишневский сообщал:
…С 1929 года моя работа пошла по линии литературы. Главное внимание я обращаю на войну, оборону. Ты это знаешь – и знаешь, зачем я специально поставлен на это дело514.
Единственным утешением автору остаются «Мертвые души», премьера которых намечена на ноябрь.
12 ноября Горький пишет Сталину. Начав с нелицеприятной аттестации Вл. Ходасевича515 («человек физически и духовно дряхлый, но преисполненный мизантропией и злобой на всех людей»), продолжает:
…на мой взгляд – он прав, когда говорит, что именно советская критика сочинила из «Братьев Турбиных» антисоветскую пьесу. Булгаков мне «не брат и не сват», защищать его я не имею ни малейшей охоты. Но – он талантливый литератор, а таких у нас – не очень много. Нет смысла делать из них «мучеников за идею». Врага надобно или уничтожить, или перевоспитать. В данном случае я за то, чтоб перевоспитать. Это – легко. Жалобы Булгакова сводятся к одному: жить нечем. Он зарабатывает, кажется, 200 р. в м<еся>ц. Он очень просил меня устроить ему свидание с Вами. Мне кажется, это было бы полезно не только для него лично, а вообще для литераторов – «союзников»