Мэйделе - стр. 18

– Шо тут у вас? – запыхавшийся Изя был не сильно рад, хотя и понимал, что так просто его с работы не дёрнули бы. В этот момент он увидел ребёнка. – На минуточку…42

– Не кидай брови на лоб,43 Изя! – сразу же отреагировала его супруга. – Помоги ребёнку!

Молча кивнув, доктор посерьёзнел, что-то показав Циле, приподнявшей ребёнка. Девочку явно не кормили, похоже, сильно избили чем-то вроде кнута и, по-видимому, резали ножом или чем-то подобным. Выглядевшая малышкой, она сейчас не могла говорить, только шептала едва слышно слова молитвы, а из её глаз текли слёзы. Доктор подумал о госпитализации, но Циля, видя отчаяние в глазах а идише мэйделе,44 твёрдо произнесла:

– Не дам! Здесь лечи! – она была абсолютно уверена, что девочка просто не перенесёт больницу. – Сама её выхожу!

– Циля, – Сёма вздохнул. Характер женщины он знал и пустыми надеждами себя не тешил. – Записать её как?

– Она хорошая, мама, – тихо произнесла Ривка, вернувшаяся с отцом, потянувшись к незнакомке. – Будет мне сестрой…

– Хорошая? – переспросила Циля. – Сёма, пиши: Гита45 Пельцер, моя дочь!

– Ша, ша, я всё понял, – поднял руки милиционер. – Возражений не имею, сходство на лице.

А не понявшая и половины Ингрид лежала и смотрела широко раскрытыми глазами на ту, что назвала её сестрой. В это просто не верилось, все происходившее было абсолютно невозможно, по мнению девочки, но оно происходило, а ещё… Ещё мягкая тёплая рука новой мамы гладила по голове новопоименованную Гиту Пельцер, правда, Ингрид это только предстояло ещё узнать. Узнать, что отныне и навсегда она а идише мэйделе.46

Имя «Гита» Ингрид нравилось больше, чем её собственное, даже чем данное в синагоге имя Ита, – оно было таким тёплым, будто подчёркивая тот факт, что она хорошая девочка. У неё появилась… Мама… и Папа… Именно так, с большой буквы, особенно Мама, выхаживавшая девочку, носившая её, кормившая, иногда насильно, сама делавшая уколы… А ещё – сестрёнка и братик. Идиш Гиты был воспринят родным языком, что подтверждало версию о побеге от румын,47 поэтому девочка не возражала, а учила русский язык. Теперь она жила в советском городе Одессе.

Чуть погодя девочка узнала, что на дворе тысяча девятьсот тридцать третий год, – то есть ещё чуть больше сорока лет до её рождения – но постаралась не выдать своего счастья. Этих чёрных здесь не было, по крайней мере, девочка никого в специфической униформе не видела, отчего чувствовала себя освобождённой, несмотря на то что соседи поговаривали о голоде. Кушать дома всегда было, поэтому никакого голода девочка не заметила.48

Гита начала больше улыбаться, а Ривка – так звали сестру – сидела с ней, помогая с русским. Девочка принесла свои учебники и занималась с новой сестричкой. Это было очень интересно и тепло, хотя поначалу Гита очень утомлялась, но проходили недели, и вскоре… Девочка постепенно вливалась в ритм, убедившись в том, что те, чёрные, до неё не доберутся, потому что её с ними разделяет не только расстояние, но и время. Постепенно входя в темп жизни, Гита чувствовала, что постоянная раньше усталость отступает. Только страшно было очень, поэтому поначалу девочка мужчин сильно боялась, но здесь никто не ходил в чёрной униформе, и Гита потихоньку оттаяла.

Мама буквально укутывала теплом девочку, сумевшую рассказать о себе. Гита поведала о погибших родителях, потом об опекунах, страшной «школе» и даже о пытках. Циля слушала о том, как румыны заключили совсем юную девочку в тюрьму, чтобы мучить её за то, что она еврейка. Именно в таком виде женщина рассказала историю своей родственницы, а теперь и дочери, в НКВД.