Метафора Отца и желание аналитика - стр. 24
Озадаченность самого Фрейда на этот счет не должна сбивать нас с толку. Даже покинутый своей пациенткой, он получил от нее нечто ценное, хотя и в эквивалентном, подлежащем дальнейшему обмену и толкованию виде. Уход Доры из анализа под Новый год, когда никто не ожидает от своих сотрудников и партнеров подвоха, на самом деле служил сигналом о стремительно уходящем времени. Время это на первый взгляд было отпущено Дорой самому аналитику, но есть здесь и другой аспект, который должен был в полной мере проявить себя после того, как оно полностью истекло.
Известно, как уход анализантки был воспринят Фрейдом. Даже собрав все свое мужество и вместе с ним аналитическое искусство, он не мог, по крайней мере частично, не воспринять произошедшее как оскорбление, поскольку Дора уведомила его как предупреждают об увольнении прислугу – за две недели. Факт этот был немедленно Фрейдом проинтерпретирован, но остался не до конца понятым.
Избрав столь примечательный момент, Дора подчеркнула, что кое-чем в анализе она с аналитиком все же поделилась, причем сделала это в форме дара в виде припомненной ею незадолго до ухода части сновидения, рассказать которое полностью она до того не могла:
Я сообщил ей мои выводы. Впечатления от них должны были быть очень значительными, так как тотчас вслед за этим у нее появляется забытый кусочек этого сновидения. ‹…› Я могу рассматривать этот сон как новое доказательство правильности одного из содержащихся в «Толковании сновидений» утверждений, что забываемые вначале и вспоминаемые лишь позднее части сновидения всегда являются наиболее важными для понимания сновидения. Там же я делаю вывод, что и забывание сновидений нуждается в объяснении посредством внутрипсихического сопротивления[7].
Фрейд воспринял это припоминание как доказательство успеха своего метода. Здесь его и поджидала ловушка, поскольку ко времени этого маленького прорыва в анализе Доры та уже сообщила Фрейду, что его намерения для нее ясны. Не сказать, чтобы Дора в точности их понимала; ей был доступен лишь общий напор аналитика, направление которого выдавало его привходящие мотивы. Несмотря на это, Дора дает ему еще один шанс, дабы удостовериться в своих подозрениях – именно это и послужило причиной необычайного прорыва в анализе непосредственно перед его прекращением.
Все это поучительно, поскольку принято считать, что так далеко в проверке аналитика пациент не заходит. Самое большее, к чему он в своем анализе может отнестись критически, – это поведение аналитика, ограниченное его техникой. Так, субъект нередко разочаровывается в недостаточном интеллектуальном уровне анализа, особенно если тот проводится топорно или излишне прямолинейно метит в места сопротивления анализанта. Смущение может вызвать попытка аналитика навязать какие-то представления или выразить активное несогласие с пациентом. Естественно, речь во всех этих случаях идет не о постижении субъектом подлинного существа анализа, а, напротив, об эксцессе выпадения самого специалиста за пределы аналитического акта. Последнее легко может вызвать со стороны анализанта недовольство – особенно если он располагает собственным пониманием аналитической ситуации и видит ее границы.
В случае с уходом Доры произошло нечто иное. Если она и оказалась разочарована (что мы, в отличие от Фрейда, не приписываем ее аналитическому сопротивлению), то не в отдельных злоупотреблениях или дефектах работы аналитика, а в интуитивно схваченном ею существе анализа. Уникальность ее случая состояла в том, что, нигде не погрешая против собственных аналитических принципов, Фрейд тем не менее поставил анализ на службу своему желанию, а именно поиску истоков истерической речи, которые, как уже было сказано, зависят от позиции тех, в ком Фрейд с горечью и негодованием узнавал своих невежественных судей.