Место Карантина - стр. 13
В его голосе наконец появляются эмоции. Нестор переводит взгляд на меня, поправляет очки и ободряюще кивает. Его облик неуловимо меняется, почти вся официальность пропадает куда-то. Он теперь смотрит на меня, как сообщник, подельщик, даже будто прищуривается лукаво и говорит: «Представьте себе карандаш, стоящий вертикально на острие – это вам что-нибудь напоминает? Вообразите шарик в центре выпуклого дна бутылки – не сидит ли это в вашей памяти занозой? Симметрия манила вас лишь одним – моментом своей гибели. Точкой конца, распада, шагом к несовершенству. Карандаш, отклонившись на микрон, уже не возвращается к вертикали – нет, он падает с громким стуком, пугая соседей по библиотеке. Вас даже могут вывести из зала – вы смоделировали катаклизм, катастрофу! Момент нарушения симметрии – это переход от невероятного к вероятному, от редкого к частому, от запертого внутри – к свободе. И за это всегда есть плата – энергетический выброс!»
«Да, – продолжает он, помолчав, – огромный выброс, невероятная мощь. Это мощь геометрии – она беспощаднее, чем любая другая сила. Тогда, четырнадцать миллиардов лет назад, ваш миниатюрный начальный космос был симметричен до предела. Он существовал в виде сложнейшей фигуры, переплетенной во множестве измерений. Чтобы создать такой клубок, потребовалась вся энергия предыдущей браны, которая исчезла, коллапсировав сама в себя. Доведенное до максимума сжатия, пространство приняло идеальную форму, уместившись в крохотную крупинку немыслимой плотности и температуры. Это был предел совершенства – и жизнь его, как жизнь всякого идеала, была предельно, исчезающе коротка. Напряжение всех сплетений было столь велико, что первый же квант изъяна, мельчайшая флуктуация, как чье-то сомнение или косой взгляд, привели к необратимому. Карандаш отклонился, и уже ничто не могло его удержать. Ткань пространства затрещала по швам и лопнула с оглушительным треском. Часть его вновь свернулась – в узкую трубку – и осталась таковой навсегда, другая же стала расширяться с совершенно безумной скоростью – в длину, ширину и глубину. Великая удача отметила вашу брану: она – случайным образом! – оказалась трехмерной».
«Шанс… Белковые структуры… Жизнь…» – бормочу я негромко. Что-то шевелится в памяти, какие-то уравнения, диаграммы.
«Именно! – восклицает Нестор и ухмыляется – он за меня рад. Так воспитательница детсада рада за ребенка, сложившего слово „мама“. – Именно шанс – а для некоторых, включая вас, Тео, факт трехмерности стал еще и путеводным светом, лучом из тьмы, влекущим в зыбкие дали. Вы скоро вспомните свое детство, школу, занятия в лаборатории физики, которые вы посещали с таким усердием. Вы были подростком, тяготеющим к мастурбации, и заслушивались учителя, угрюмого человека с сальными волосами и горбатой спиной. Наверное, он тоже мастурбировал не переставая – женщины обходили его стороной – но вас с ним связывало не это. Он заронил в вас искру, поведав с маниакальной страстью о трех измерениях вашей вселенной как необходимом условии существования жизни. Вы представляли по его рассказам и наивным формулам на школьной доске, как в каком-нибудь четырехмерном космосе все падало бы друг на друга – планеты на звезды, электроны на атомы – а в двухмерном, наоборот, разлеталось бы безудержно, без остановки. Никакая жизнь не была бы возможна при количестве измерений, не равном трем! Вы, как и учитель-физик, были потрясены случайностью выбора, и оброненное им „рука Создателя“ навсегда запало вам в душу. Потом, повзрослев, вы стали искать следы, тайники случайности и поняли, что они кроются в событиях, описываемых словами „нарушение симметрии“ – какой-либо из симметрий мироздания. Так у вас и пошло: сначала кварки