Месть Посейдона - стр. 6
– Да, – кротко ответил Ллойд, с неохотой смакуя вино; от взгляда отца им овладел страх, отчего руки его подрагивали, – Постарели. Осунулись. Расскажите же о своих приключениях, ведь вас не было почти два года. За это время многое поменялось. Как видите, – он осторожно поднялся с кресла и, подойдя к столу, указал на бумаги, все исписанные и оформленные с печатью, – Я вам не говорил, что недавно окончил университет (не без помощи добродушного мистера Харви Лоусона) и теперь практикую свою деятельность.
Капитан также поднялся и, двинувшись к столу, разглядел внимательно бумаги, после чего на лице его впервые появилась улыбка.
– Так ты сейчас работаешь адвокатом?
– Да. Мистер Лоусон, которого вы хорошо знаете, помог мне в своём выборе. Теперь я работаю.
– Полагаю, у него же в компании? – осведомился радостно мистер Фенстер, – Так это же замечательно, старина, попутного ветра парусам моим! – и он от души рассмеялся, – и главное молчал, скромняга! – едва сдерживая свой неконтролируемый смех, он, небрежно потрепав Ллойда по щеке (армейский уклад отложил на Беверли свой отпечаток, и былая его отцовская ласка растворилась в суровых реалиях служебного долга), принялся ходить по комнате, с громовым восторгом восклицая:
– То-то ты меня порадовал, старина! Воистину велик король Георг, знай о том. Служить ему – превеликая честь.
Но на том весь пыл капитана сошёл на нет, и он вновь стал серьёзным, малословным и отстранённым.
И когда он вспомнил, что предстоит ему поведать сыну, Фенстер-старший с окаменевшим выражением лица сел на кресло у камина, подперев голову рукой.
– Так вот, я и хотел вам сказать, отец, – продолжил Ллойд, смущённый странным его поведением, – что потому я и не мог вам писать, за что прошу вашего прощения. Никак не мог.
Не обернувшись даже к нему, капитан Фенстер молча продолжал сидеть, постукивая каблуком о мраморный пол.
– Ты частенько вспоминаешь свою мать? – раздался в зале низкий сдержанный голос, никак не совмещавшийся с недавними радостными возгласами Беверли.
Ллойд ничего не ответил; конечно, он думал о ней часто, можно сказать, почти всегда.
– Конечно. Вначале было тяжело, но с поступлением… стало легче. А вы, должно быть, с болью её вспоминаете, всё не желаете отпустить. Старайтесь тешить себя мыслью, что она в лучшем мире сейчас.
Капитан, поправив кочергой полено в камине, вновь уселся и, спустя некоторое время раздумий, вновь засмеялся, но без всякой радости, а словно его заставили улыбнуться в тот момент, когда ему хотелось повеситься.
– Бедный, бедный мой Ллойд. Столько всего выстрадал ты после её ухода. Столько выстрадало твоё молодое сердце!
Ллойд поспешил что-что вставить, но капитан Фенстер его оборвал.
– Нет! Не жалей меня, сынок. Я недостоин жалости. Бросил тебя я, старина, одного здесь, оставил на попечение знакомым, а сам – двинулся на верную, как мне думалось, гибель. И ради чего? Чтобы однажды вернуться без чести, и чтоб сказали тебе в лицо: «Вы неудачник. Вам бы кастрюли да тарелки чистить на камбузе, а не в штурм бросаться, ведя за собой команду». Вот ты, Ллойд, и есть тот свидетель, который может судить обо мне по этому свёртку бумаги, – и он, достав из кармана сюртука свидетельство об отставке, показал его Ллойду.
– Что это у вас? – он подошёл к Беверли и, забрав у него свёрток, раскрыл и принялся бегло зачитывать. Сведения о пленении в Голландии ужасно потрясли его до глубины души, и долго ещё он не мог вымолвить ни слова.