Мертвым можно всё - стр. 34
– Я недалеко, – сказал он Аластору, словно извиняясь, и пошел отвязывать одну из своих гнедых.
Аластор глянул на палатку, где было тихо и темно, но почему-то остался у костра, подкладывая сушняк по веточке и бездумно глядя на багрово-золотые угли.
«Недалеко» растянулось часа на два. А может, и на три. Рассвет уже вовсю красил небо розовым и желтым, когда итлиец вернулся. Спрыгнул с гнедой, и Аластор невольно насторожился.
Фарелли ведь был почти трезв, когда уезжал, хмель у него давно должен был выветриться. А итлиец шел мягко и плавно, словно выверял каждое движение. Так двигаются те, кто перепил, но изо всех сил пытается казаться трезвым. А еще у него блестели глаза. Нагло, томно, непристойно, как у ошалевшего от весенних игрищ кота. И улыбка словно сама собой тянула губы. Распухшие. И покрасневшие, Аластору с нескольких шагов это было видно.
– Кажется, я совсем не разбирался в арлезийцах, – изумленно сообщил Фарелли.
Он остановился у ближайшего к костру дерева, привалился к нему и словно растекся по стволу спиной.
– Этот какой-то совершенно неправильный! – продолжил он, глядя в темноту мимо Аластора и продолжая блаженно улыбаться. – Не-воз-мож-ный…
Аластор несколько мгновений глядел на него, не понимая. А потом соединил все эти взгляды и улыбки весь вечер, и прикосновения словно бы невзначай, и приглашение проводить… И эту развратную довольную улыбку. И губы итлийца, вызывающе яркие на смуглом лице, словно Фарелли долго и упоенно целовался. Или… Но тут Аластор запретил себе даже думать обо всем этом! Вообще! Совсем не думать не получалось, конечно.
Он честно попытался найти в себе брезгливость или презрение. Все-таки эти итлийские нравы, о которых ходит столько грязных слухов, оказались правдивыми. Но дон Раэн?! Он же и правда арлезиец! А про тех как раз известно, что они никогда, ни за что, и сама мысль об этом – страшное оскорбление! И что же получается? А главное, как к этому относиться? Фарелли же спит с ними в одной палатке!
«В своей палатке, – напомнил себе Аластор. – И вообще, он простолюдин, правила дворянской чести его не касаются. А меня не касается его жизнь, потому что он не мой слуга. И не мой друг. Просто случайный спутник, с которым скоро расстанемся и вряд ли еще когда увидимся. И это же значит, что Айлин в безопасности! Если Фарелли предпочитает… мужчин, он даже смотреть на нее с грязными помыслами не будет! Ну и хорошо. То есть ничего особо хорошего, но… у нас погоня канцлера на хвосте, а то и люди лорда Бастельеро. Вокруг демоны, впереди сложный магический ритуал, а еще надо раздобыть провизию… Какое мне дело до склонностей какого-то итлийца?»
– Не думаю, что хочу об этом что-то знать, – сказал он сухо.
Наглый итлийский котяра посмотрел на него едва ли не с оскорбительной жалостью, насмешливо поклонился, и тут из палатки высунулась зевающая Айлин.
– Что, уже утро? – жалобно спросила она. – Как это жестоко с его стороны! Так быстро наступи-и-ить… Я себя чувствую, как будто всю ночь…
– Танцевали? – невинно осведомился Фарелли.
– Могилы раскапывала, – ядовито сообщила Айлин. Снова зевнула и добавила: – Кстати, вам обоим просили кое-что передать. На память о встрече, как он сказал. – Она зябко обхватила себя руками. – Дон Раэн такой странный… «На память о нынешней встрече» – так он сказал точно. Как будто были другие… Или он имел в виду, что мы еще встретимся? М-м-м-м, а мне он подарил такое заклинание! Я еще не совсем с ним разобралась, но это что-то… что-то потрясающее! – Она снова зевнула. – Его надо обязательно передать в Академию… потом. Так вот, синьор Фарелли, для вас он оставил свою лютню!