Мёртвая и Живой - стр. 12
Белокрылый беркут спикировал на раненое животное. Шестисантиметровые когти пронзили тушку насквозь. Под истошное блеяние, исчезающее в высоте в вытянутую к небу руку Ил опустилось окровавленное перышко.
Оно было очень горячее.
И красное.
Глава 2.
«Не умирай! Помоги! Приди! Эрешкигаль! Услышь нас, мы к тебе взываем!»
«Молим о помощи, великая царица Эрешкигаль!»
«О, великая Эрешкигаль, даруй моему козлёнку еще много закатов!»
– Козлёнку?! – сморщилась Эрешкигаль, впервые прислушиваясь к писку надоедливых серых лук, которые вились возле основания её диадемы, – Козлино́г… – повторила она, – что за смертное имя? Впервые слышу. О ком молится это дитя?
Короткие молитвы раздражали великую богиню. Неужели она – царица мира мертвых величественной Иркаллы заслуживает жалкой пары строк гимна в обмен на спасение души? А как же гимны, длящиеся по пять закатов? Кто-нибудь их еще помнит? Дождется ли она когда-нибудь истинной мольбы, что не читались ей три тысячи лет?
Прогоняя лук подальше от диадемы, Эрешкигаль топнула ногой:
– Да сколько можно! Пищат и пищат! Пошли прочь!
Несколько луков отлетели от диадемы, остальные сбились в плотную кучку.
Нынешний люд измельчал. Во век не услышишь полноценного гимна о даровании жизни. А нет гимна, нет и пощады. Так решила богиня, вот только избавиться от лук было не в ее власти.
Всякое обращение к царице по имени превращало людские слова в мотыльки – луки.
Восьмикрылые пищащие тараканы с серым подсвеченным брюхом собирались вокруг диадемы Эрешкигаль. Каждый насвистывал ей человеческую мольбу. Среди луков соблюдалась иерархия. Чей человек больше слов гимна начитал, тот лук ближе всех и подлетал к царице. Но в последние полтысячи лет знатоков полного гимна почти уж не осталось.
Потому Эрешкигаль не торопилась дарить свою милость завтрашним мертвякам.
Эрешкигаль закатила глаза, когда два десятка неосторожных луков затянуло в серые водовороты, что вились над ее диадемой. Луки пищали и лопались молниями и растворялись дымом, от которого голове царицы делалось щекотно.
– Что за проклятье! Слушать и слушать мерзких букашек!
За последние три тысячи лет правления Иркаллой, Эрешкигаль так и не научилась абстрагироваться от тараканьего писка. Если бы не странное имя Козлино́г, о котором молилось смертное дитя, царица продолжила бы думать о своей дочери Ралин. Уже не такой юной, как девочка с Козлиногом, а потому дарующей матери не радость милого взросления, а горе непокорной юности.
Ралин снова сбежала и никто в Иркалле не мог ее разыскать, а потому и не было спокойно в царстве.
Эрешкигаль поднялась с парящего трона. Расправила изумрудные крылья и сорвалась камнем вниз, в напольные залы младших богов.
Крылья Эрешкигаль свернулись и плотно прижались к спине идеально ровными половинками. Каждое перо в них обладало силой боли и не было их количеству предела. Какое-то могло лишить разума, части тела, ослепить или отобрать память. Перья не действовали на богов, только на смертных. Они защищали Эрешкигаль в те дни, когда она покидала подземное царство.
Боги не испытывают физической боли.
В детстве маленькая Эрешкигаль не понимала, почему смертные кричат, когда она достает из них кости? Почему не возвращают голову на место, если она оторвется? Зачем тонут в ледяном океане или плавятся в лаве, когда она даровала им то, что просили – один молил о тепле, а второй о воде.