Мерцающая аритмия - стр. 17
И Лютиков пустился в объяснение платоновского понятия «эйдос», из чего следовало, что в начале всех вещей лежат эйдосы. Завершив экскурс в плотоновскую философию, Лютиков закончил неожиданным выводом: «Эта война растянется на десятилетие, пока мы не искупим кровью грех прошлого идолопоклонничества».
Я присвистнул, поскольку был убежден в том, что не только крупномасштабной войны не будет, но и гражданской-то её называть не следует. Словом, я был, не меньше героя Афгана генерала Грачева, убежден в том, что хватит одного полка элитных десантников на всю Чечню, что и высказал Лютикову, тыча в карту пальцем:
– Чечню за световой день из конца в конец проехать на танке можно. За сутки! Это не Афганистан, тут вопрос размера территории может оказаться решающим!
Он рассеянно меня слушал, а когда поток моих аргументов иссяк спросил:
– Ты так думаешь? – и опять погрузился в свои размышления, прерывать которые не разрешалось: Лютиков кровно возмущался такой «бестактностью», хотя ничего не имел против, когда прерывали его речь.
– Видишь ли, – Лютиков потер подбородок правой рукой – обычный жест, когда он возвращался из «странствий дальних» – Видишь ли, христианский этнос стар, ему две тысячи лет, а этносы, по Гумилеву, живут полторы тысячи лет. Как известно, в начале 11 века произошел раскол единой христианской церкови на восточную и западную – этот момент можно считать рождением двух новых этносов, западно-европейского и восточно-европейского. А тут еще монголы со своей «пассионарной кровью»… Хотя это и спорно.
– Что спорно? – вклинился я.
– Да то спорно, что в 11 веке возникло два новых этноса. Спорно в отношении Западной Европы, особенно её юга… С Русью все ясно, потому что монголы, пассионарии… Хотя Северная Европа, особенно скандинавские страны, приняли христианство в десятом веке, так что им, как этносу, не более тысячи лет, к тому же Реформация, последующие войны в самом центре Европы показывают, что был большой уровень пассионарности. В этих и последующих войнах, особенно таких крупных, как наполеоновские, первая и вторая мировая, большая часть пассионарных личностей «выгорела», так что остались одни «старики». Нас это тоже коснулось и не крылом, понятное дело, потому и нет в нашем народе деятельной энергии, потому у нас психология старцев. Исламский этнос моложе христианского на полтысячи лет, его не так перемалывали войны, как народы европейские. А полтысячи – это молодость на четверть века! Немало, если поглядеть применительно к человеку.
По своему обыкновению Лютиков свернул с тропы гумилевского этногенеза и перешел к природе исламского фундаментализма, но и этим путём далеко не ушёл. Потом, не закончив, спросил меня: «Чем отличается молодость от старости, в смысле своей деятельности?»
– Многим… – я попытался отшутиться, – ну, например, тем, что им не лень заниматься женщинами, как тебе.
– Я серьезно, а ты… Так вот, молодость не боится смерти и вовсе не потому, что ей сладостно умирать, а потому что считает себя недоступной для неё. Старость смерти боится, потому что она рядом. Но я не об этом. На Землю периодически падает узкий луч странной энергии, он описывает на поверхности земли длинные, в тысячи километров, полосы. Народы, попавшие в эти полосы, бурлят, клокочут – словом, лезут на рожон, словно у них начисто исчез инстинкт самосохранения. Они отказываются от традиций, свергают старых богов и провозглашают новых. Забывают традиционные приемы и навыки ведения хозяйства. Если уходят из материнского ареала, то изобретают новые навыки, резко меняя уклад жизни. Одновременно меняются политические и социальные институты, происходят глубокие изменения в языке. Они, как голодные волки, нападают и рвут тела «старых государств», а если нет выхода, то разрывают на части материнское тело. По Гумилеву, это пассионарии, это рождается новый этнос внутри старого.