Мерцающая аритмия - стр. 16
– Емельку вспомнил, а сам-то… – хотелось сказать в ответ на этот монолог Лютикова, но я промолчал. Мало что уже осталось от того прежнего Лютикова, напоминавшего враз и Степана Разина, и Пугачева. Можно сказать – ничего!
Генка ушел в себя и на этот раз, присутствуя в комнате, отсутствовал минут пять, а потом неожиданно засмеялся:
– Дружище! Тут диалектика! Нельзя быть нравственным человеком, обладая избытком жизненной силы, а ведь и первое, и второе одинаково нами ценится. Ты не найдешь никого из разумных, который стал бы отрицать безусловную ценность нравственных качеств? Точно так же никто не скажет похвальное слово человеческой немощи. Но вот беда: вопреки поговорке, что в «здоровом теле – здоровый дух», в здоровом теле обнаруживается только тот дух, что исходит из заднего места. Диалектика! Кто-то созрел для свободы, а значит для ответственного отношения к жизни, а кто-то – нет, и это противоречие не устранимо. Вот почему для «созревшего человека» ущемление прав и свобод – трагедия, тогда как для «несозревшего» – благо. «…Скотине нужен кнут?/ От демократии скотов,/ Хорошего не ждут». Вот так-то. Хочется быть мудрым, как шестидесятилетний, и одновременно полным сил и энергии, как двадцатилетний, и попробуй оспорь, что это не так? В народе эта диалектика тонко подмечена: «Если бы молодость знала, если бы старость могла». Потому-то человек «разорван» в самом себе, и нет ему покоя. Жить хотим, как я Европе, но душа наша не может поступиться своими ценностями. Плоть тянет в Европу, а душу на Восток, откуда «пришел свет».
Вскоре он лег на свою вторую операцию на почке, после чего «затворился» в стенах своей квартиры, получил инвалидность и жил на средства от заработка жены да на переводы от старшего сына из Перебурга..
Дочь заканчивала институт в Москве и работала в какой-то фирме консультантом, кажется, по информатики. Генка пробовал работать в газетах, но статьи его принимали редко и выбрасывали из них, как он говорил, «самое существенное».
О статье Лютикова про Афган я вспомнил в середине девяностых годов, через десять лет с лишком, когда заполыхал Северный Кавказ. Тогда Степашин с благословения президента решил помочь оппозиции и с помощью наемников свергнуть Дудаева. Мы сидели и разговаривали. Помнится, я сказал ему, что в Чечне нового Афгана не будет.
– Ты думаешь? – это его любимое начало, любимый комментарий к моим рассуждениям, и в его устах это звучало весьма двусмысленно.
– Дружище! – «Дружище» – это его любимое и самое интимное обращение ко мне, еще он обращался ко мне и к тем, кого не считал заслуживающими внимания людьми, – «старик».
– Дружище, революции без гражданских войн не бывает, вот и мы получили свою войну, усугубленную исламом, – он возвел свои очи к потолку, словно там было ему какое-то знамение, и несколько минут, по своему обыкновению, молчал, а потом продолжил неожиданным, как всегда, выводом.
– Все войны начинаются в душах людей и искупаются также душами людей. Потому что государство есть идол, божество, а божество не уходит в небытие просто так, оно борется за свое существование. Если есть душа у человека, то сумма душ людей, объединенных одним языком, одной культурой, одной идеологией, и есть идол, бог и его земное воплощение – государство. Заметь сходство в словах идол и идеология. В обоих присутствует корень – эйдос.