Меня укутай в ночь и тень - стр. 31

– ПРЕКРАТИ!

Громовой окрик заставил его содрогнуться. Да что он? Кажется, небо и земля задрожали при звуках этого голоса. И будто бы серой запахло. Голос был низкий, вибрирующий и столь явно нечеловеческий, что возбуждение постепенно сошло на нет, уступив страху. А потом Грегори ощутил прикосновение ко лбу, полное нежности. Оно очистило Грегори, дало ему облегчение, было словно прикосновение прохладной родниковой воды. Грегори теперь плыл в темноте, подхваченный быстрым потоком.

– Оставь его, – велел все тот же голос, звучащий горным обвалом вдалеке. – Он сам вершит свою судьбу.

Грегори стало страшно. Слова эти прозвучали зловеще, и судьба привиделась как нечто темное и неотвратимое. А потом он ощутил нежное дыхание у самого своего уха, пахнущее мхом, и студеным ручьем, и верещатником.

– Услышь хоть сейчас голос Ровайн, вдовы Лаклана Гамильтона. Держи дверь закрытой, не позволь ей распахнуться. Так будет лучше для всех. Для нас. Для них. Для самой двери. Иначе – гибель грозит всем. Гибель на пороге! Не прельщайся, не обольщайся, не дай обмануть себя. Радость опасна. Не входи! Слушай, что говорит тебе мертвое дитя!

Грегори открыл глаза. Пробуждение было слишком резким, и он не сразу сообразил, где находится. Это его спальня в старом доме. Он рано покинул детскую, оставил ее в распоряжении Дамиана. Сейчас уже Грегори не мог вспомнить, обижался ли на брата или, наоборот, гордился возможностью проявить самостоятельность.

В детской всегда пахло болезнью.

Грегори сел. Голова раскалывалась. В памяти медленно всплыл не сам сон, а странное ощущение, которое он оставил. Страх, даже ужас, опустошенность и вместе с тем – предвкушение. А еще – имя: Ровайн, вдова Лаклана Гамильтона. Где-то он уже слышал это имя. Грегори поднялся.

В библиотеке должны были храниться книги, описи, списки членов семьи Гамильтон, их полные событий жизни. Их мать в каждом доме возводила алтарь семьи Гамильтон, о ее же собственной родне ничего известно не было. Грегори сообразил, что никогда не слышал ее девичью фамилию и не видел родню с материнской стороны. Теперь это показалось Грегори странным.

Он спустился по лестнице, прошел недлинным коридором и замер возле двери в библиотеку.

Зачем он шел сюда? За какой-то книгой, очевидно. Но у него эта книга напрочь вылетела из головы.

Пегги взяла лист карминно-красной бумаги и, как заправская силуэтистка, вырезала на нем знаки и символы Старых Богов. Наблюдая, как ловко она орудует ножом и ножницами, Дамиан размышлял о рассказанном Грегори, о страхах Элинор и о вещах совсем уж отвлеченных, вроде старой религии. Ведьмы не отрицали Господа, самые смелые из них даже утверждали, что Сын Божий не чурался чародейства. Но собственные их боги были темны: козлоногий Пак, хранитель ужаса; рогатая Изида, заклинательница змей; трехтелая Геката, требующая жертв. Ведьмы поклонялись страшным Старым Богам и охотнее верили в страшное. Весь мир, в котором они жили, был так или иначе напоен ужасом. И в нем оттого попадались вещи совсем уж удивительные.

Знаки у Пегги получались четкие, буквально исходящие силой, и тем чуднее было, что она повела Элинор к гипнотизеру-шарлатану.