Меня укутай в ночь и тень - стр. 34
Франк исправно составлял ей компанию. Элинор любопытно было, по своей ли воле этот чувствительный мальчик подливал ей чай и с восторгом описывал Каир или же его попросил Дамиан.
С досадой приходилось признать, что сейчас именно Дамиан занимал все ее мысли.
Вчера он уложил ее в постель, и Элинор не сопротивлялась, хотя никогда прежде она не позволяла себе выйти за рамки приличий, не отвечала притязаниям мужчин (несмотря на то что кое-кто из хозяев не против был совратить симпатичную гувернантку), не проявляла постыдную слабость, и даже ее легкая увлеченность Грегори Гамильтоном носила детский характер, была всего лишь игрой. До встречи с Дамианом Гамильтоном.
Теперь рамки стесняли и нервировали ее.
Она не была так уж невинна и в целом понимала, почему Дамиан будоражит ее воображение, чего она хочет. Его внешняя привлекательность, даже красота, а еще больше его ум и легкий ореол мученичества манили и заставляли задуматься: а каково это? А еще – сладость запретного плода, которая в случае с Гамильтонами отдавала приторностью и горечью плода перезрелого.
Хорошо, формально – плотски – Элинор была невинна и никогда не позволяла себе упасть в объятия мужчины. Ее отец, возможно, был плохим священником, но сумел привить ей принципы. Однако Элинор прекрасно знала, что происходит между мужчиной и женщиной, и даже была тому свидетельницей.
Дора Февершем. Лживая, похотливая Дора Февершем, жадная до денег, охочая до подарков. Сцена всплыла в памяти безо всякого гипноза: знойный майский день, низкое гудение шмелей, запах меда… В свободные часы им позволяли прогулки по лесу, где самыми опасными животными были белки. У Элинор было в том лесу излюбленное место – поляна, поросшая мягким мхом, травой и цветами. Неподалеку бежал ручей. Пахло там свежо и чисто. Сев на поваленное дерево, Элинор читала книгу, или сочиняла письма, или беседовала с друзьями, о которых никому знать не следовало: с Другой Тетей и Нистрой. Да, это имя, причудливое, чужое и фантастическое, само всплыло в памяти. Ее жутковатую подругу звали Нистрой. Все в школе знали о поляне и даже в шутку называли это место «Святыней Элинор».
Дора Февершем ненавидела ее и все, что хоть как-то принадлежит ей.
В то утро Элинор еще издалека услышала звуки, ее озадачившие: пыхтение, и стоны, и короткие вскрики. Она приблизилась, прячась за деревьями. Ее «святыня» была осквернена. Дора в белом воскресном платье, с цветами в волосах оседлала, словно норовистого скакуна, Гаррисона О'Лири, милейшего кузена Джейн Ли. Это был красивый рослый парень, очень серьезный, и многие девочки в школе были им увлечены. И вот он лежал полуодетый на траве, запрокинув голову, с искаженным безумием лицом, а Дора, оседлав его бедра, двигалась неистово. Она издавала довольное повизгивание, пальцы расстегивали лиф, пока не обнажилась грудь. Корсет на ней был алый, отчего кожа казалась еще белее.
С тех пор Элинор практически перестала носить корсет.
Гаррисон дернул шнуровку, обнажил груди Доры, сжал их, тугие и полные, ладонями, впился, приподнявшись, губами. Элинор застыла, окаменела, не в силах отвести взгляд. Пальцы впились в кору молодого дубка. Дора вскочила, сорвала с себя платье и расхохоталась. Она поощряла Гаррисона смехом и бесстыдными движениями, и он поднялся на ноги, поспешно избавляясь от одежды. Элинор впервые видела нагого мужчину, и он мало походил на античные статуи (учительницы не трудились клеить греческим богам в альбомах фиговые листки). Его… предмет поверг в шок и напугал Элинор, но отвести взгляд она не могла. Это был словно гипноз, парализовавший тело и заставивший смотреть, смотреть.