Размер шрифта
-
+

Меня укутай в ночь и тень - стр. 16

– Мисс Мортон… Мисс Мортон… – Миссис Дэрбишем покачала головой, обратилась к своей молчаливой дочери за поддержкой, а после ее осенило: – Ну конечно, Эммушка! Хорошая была девочка, тихая, но… как бы сказать… заурядная? Не знала, что вы с ней дружили, мисс Кармайкл.

– Дружили, – пробормотала Элинор.

– А расскажите нам какую-нибудь занятную историю! – сменил тему Грегори Гамильтон, пожалуй, резковато.

Историй у миссис Дэрбишем было множество, и она охотно их рассказывала. Но все эти истории не имели ни малейшего практического смысла. Так, обычные школьные басни о милых и не очень детских проказах, самой страшной из которых были пролитые на выходное платье чернила.

– Создается впечатление, что жизнь наша была заурядна, – вздохнула Элинор. У нее, признаться, все эти происшествия выветрились из памяти. Ни одно из них не было сколько-нибудь значимым, должно быть. – А… вы ведь помните какие-нибудь страшные истории из тех, что мы сочиняли?

Послышался звон битого фарфора. Чашка соскользнула со стола, разлетелась вдребезги, а ее содержимое выплеснулось на щегольские светлые брюки Грегори Гамильтона.

– О боже! – Миссис Дэрбишем вскочила и засуетилась. – Ох, как мне жаль! Идемте, идемте же! В доме горит камин, вы там быстро обсохнете!

И, подхватив Грегори за локоть, миссис Дэрбишем потянула его за собой. Элинор проводила их взглядом, нагнулась и принялась совершенно машинально собирать осколки.

– Оставьте, мисс Кармайкл, – сухо сказала подошедшая Анна Дэрбишем. – Оставьте это и уходите. Оставьте нас в покое.

* * *

– Вам не о чем беспокоиться, мадам, – попытался успокоить пожилую даму Грегори. Она так вцепилась в его локоть, что должна была следы оставить. Таких суетливых, обманчиво слабых старушек он страшно не любил.

– Ах, мистер Гамильтон! – Миссис Дэрбишем приложила руку к груди. – Простите, простите!

– Вам не о чем…

– Мистер Гамильтон, буду с вами откровенна. – Женщина остановилась в дверях коттеджа и бросила вороватый взгляд на сад. Убедившись, что Элинор далеко, за пределами слышимости, она продолжила, впрочем, понижая голос. – Мне хотелось бы просить вас уйти.

– Уйти?

– Я не стала бы говорить этого при мисс Кармайкл, сэр, но… Я сама не знаю всех подробностей. Я в те месяцы повезла наших лучших учениц в Бат в качестве поощрения. Дурные творились вещи… Темные…

Она замолкла. Грегори Гамильтон едва удержался от вульгарного досадливого цоканья языком. Что за раздражающая у старой ведьмы манера – недоговаривать!

– Темные дела, миссис Дэрбишем?

Женщина вновь посмотрела в сад и еще больше понизила голос:

– Убийства, мистер Гамильтон. В школе произошли убийства, и нам пришлось немало потрудиться, чтобы хотя бы защитить репутацию наших девочек. Видите ли, мистер Гамильтон… убийцами сочли трех наших старших воспитанниц: Дорин Йорк, Эмму Норрел и…

– Кэсси. Кассандру Клеменс, – медленно проговорила подошедшая Элинор. – Кассандру Клеменс.

* * *

Внизу хлопнула дверь, на лестнице послышались быстрые шаги. Дамиан отложил в сторону дневник Джошуа Гамильтона, одного из самых симпатичных своих предков, пусть и заурядных. Воспоминание о нем, монументальном девяностолетнем старце, долгие годы было одним из самых ярких, а короткие точные заметки о членах семьи, гостях, друзьях и недругах были увлекательнее самой искусно написанной книжки. Жизнь старика, кажется, никогда не была бурной и полной событий, жена так и не подарила ему ребенка – бабушку Дамиан также помнил достаточно ярко, и она всегда казалась немного печальной. Словно компенсируя спокойное течение собственной жизни и бездетность, Джошуа Гамильтон каждому в своих записях посвятил по паре едких строк. Катриону он назвал однажды «сумасшедшей ведьмой», и эти резкие слова были, пожалуй, самым верным определением. Из всех старых дневников, что Дамиан забрал из замка, только тетради деда Джошуа он взял ради удовольствия. Сейчас он отложил записки в сторону и выглянул из библиотеки. На лестнице мелькнули платье Элинор и желтая шаль. Дамиан посмотрел ей вслед, а потом спустился в нижнюю гостиную. Грегори, все еще в дорожной одежде, писал письмо. В комнате густо и сладко пахло излюбленными фиалковыми духами Дженни.

Страница 16