Мелодия первой любви - стр. 8
– Но я-то абсолютно искренне.
Я скатала шарик из хлеба. Слепила ему ушки и носик. Стала крутить в пальцах.
– Пап, а вы решили уже, что подарите мне на день рождения?
– Решили, а что?
– Так. Просто, – по тому, как он отвел глаза, я уже всё поняла, но он пояснил:
– Лена, кошек не будет, если ты о них. И вообще, прекращай этот разговор. Ты же всё знаешь.
Да, я всё знаю. Кошку мне нельзя.
Я очень быстро переоделась в джинсовый костюм (пора уже выбросить эту куртку, но я не на бал иду, в последний раз надену), собрала волосы в хвост и чмокнула папу в щёку.
– А что, на ночёвку приходят в обед? Я думал, это более позднее мероприятие.
– Послезавтра вообще-то первое сентября! Я не хочу терять ни минуты своего единственного свободного дня.
– Да понял я, понял. Зачем так трагично?
– Да потому что так и есть. Летом хоть была одна учёба, а скоро станет две.
Солнышко, еще летнее, ослепило меня, когда я открыла дверь подъезда. Ну, здравствуй, предпоследний день лета.
Фасад нашего девятиэтажного дома сверкает чистыми стёклами балконов. В клумбах у подъездов пышно цветут разноцветные астры. У нас «приличный» дом, и не приходится охранять цветы, чтобы их не спёрли накануне первого сентября. Даже на ремонтантной землянике несколько спелых ягод. Никто до сих пор не оборвал.
Мы живем на границе города и области. Со столичной пропиской, но и со всеми прелестями загородной жизни: «тихо», «уютно», «много зелени». До метро ехать всего двадцать минут на маршрутке или десять на машине, зато рядом природа – парк, местами больше похожий на дикий лес. Есть тут болота, непролазные кусты, заросшие осокой тайные полянки и даже какая-то заброшенная кирпичная хибара – разрисована самыми мрачными граффити, дверь скрипит на ветру, как в каком-нибудь фильме ужасов. В мае, когда цветёт медонос, из парка тянет сладостью, а перед дождём я чётко чувствую запах воды из пруда – в нём и свежесть, и тухлятина.
Утки не покидают пруд даже на зиму, потому что их исправно кормят все кому не лень.
В кривых ветвях старых лиственниц тут и там развешаны кормушки для белок и птиц. Если возвращаться домой поздно, можно даже встретить на тропинке ёжика. И в любое время тут полно собачников. Я всегда стараюсь идти в магазин или в школу через парк, так что знаю почти каждую собаку, с которыми тут гуляют. Некоторых даже окликаю по имени.
Мама презрительно относится ко всяким чихуахуа, шпицам и йоркам, говорит, что ей грустно видеть всю эту мелочь. «Раньше собаки на районе были собаками. – (Раньше – это значит в девяностые. У мамы две эпохи: до них и после). – Люди гуляли со здоровенными сенбернарами, ньюфаундлендами, догами, борзыми. А как наступили лихие времена, так всё пошло наперекосяк». Маршруток «тогда» ещё не было, и мама ездила на учёбу и обратно на электричке. «Я столько всякого навидалась в девяностые, даже трупы приходилось видеть, но знаешь, что было самое страшное?» – спросила она меня однажды. «Что, мама?» – «Собаки. Брошенные собаки. Все огромные, все одичавшие и отчаявшиеся». Мама в красках рассказывала, как мастифы, овчарки, доберманы, опустившиеся, истощавшие, обозлённые, сбивались в стаи. Если ты возвращался, не дай бог, парком, тебя могли искусать за здорово живёшь, даже если ты не нёс никакой еды: «Мстили, наверное, за то, что их бросили на произвол судьбы. И больно было их видеть, но и истребляли их, конечно, как могли».