Мелодия первой любви - стр. 6
В прихожей гудел пылесос. Я показала пальцем на дверь спальни, мол, папа там? Но мама развела руками: «Спала бы меньше, тогда бы застала отца». Точно, папа же грозился, что совсем рано уедет на объект.
Я быстренько проглотила кусок вафли, запила глотком кофе и прямо в пижаме плюхнулась за инструмент. Затянула потуже растрёпанные волосы. Пожамкала пальцами, разминаясь. На самом деле в музыкальной школе нас хрустеть пальцами не учат, и вряд ли кто-то из известных пианистов так делает. Открыла крышку, клавиатура ощерилась приветливо: ну, здравствуй, Лена, давно не виделись. Мама тут же распрощалась и бросила трубку. Я заиграла Баха. И сразу же в прихожей смолк пылесос.
Начало вышло вообще вялое. После первых восьми тактов я остановилась и начала сначала, даже не дожидаясь маминого окрика, сама поняла, что лажаю, выдаю что-то непрожёванное. Бах, он и с утра как-то плохо мне заходит, я его не рекомендую ни засыпающим, ни плохо проснувшимся. Но музыка набирала силу как бы сама собой. Я научилась отключать голову, когда играю Баха. 90 процентов успеха в его исполнении – прилежность.
– Уверенней! Там вообще-то крещендо, – мама щёлкнула пальцами. И вдруг резко изменившимся тоном сказала: – Спасибо, дружочек. На сегодня достаточно.
Увы, это она не мне. Мне она таким задушевным голосом не говорит, что на сегодня я могу быть свободна. Это она Тане, нашей помощнице. Таня убирается в квартире два раза в неделю и за четыре часа успевает отдраить ванну, помыть стёкла и перегладить горы одежды.
Я прилежно плела музыкальный узор, потихоньку просыпаясь. Как гимнастика для ума: раз – сфорцандо, два – педаль, и пальцы пошли вниз, всё замедляясь, но это будто такой обманный манёвр, потому что сейчас грянет…
Я слышала, как мама прошуршала купюрами, отсчитывая Тане гонорар.
– Я посижу ещё немножко, послушаю? Ну чисто ангел. За душу берёт, – тихо попросила Таня.
– Ну так стараемся… – сказала мама будто бы скромно.
Таня, кстати, искренняя моя поклонница. Она действительно любит послушать Баха в моём исполнении, а оплату ей за то, что она меня хвалит и задерживается после работы, не повышают. Она старается работать тише и не включает шумные приборы, когда я играю.
Я не настолько растворилась в музыке, чтобы не поглядывать на часы. В девять я шутливо поклонилась обеим женщинам:
– На сегодня, пожалуй, всё.
Таня пошла в прихожую, а мама пригладила мне волосы:
– Я завтра позвоню в одиннадцать по скайпу. Пару часиков порепетируем.
– Но ты же занята будешь.
– Не настолько, чтобы не позаниматься с тобой. Заодно платье выберешь для конкурса, из тех, что я присмотрю.
– Мне есть в чём выступить.
– Это другой уровень. Мина мне шепнула, что в жюри будет декан нашей консерватории. Так что нужно что-то особенное.
Мина Георгиевна – моя учитель по фоно, это она номинировала меня на конкурс «Гран Пиано». Афиша уже давно висит у меня в комнате, чтобы я вдохновлялась к концу октября. А «нашей консерватории» – это Римского-Корсакова, которая еще вообще-то не наша, туда еще поступить надо. Так что «покорить декана» – это сейчас наше всё, мама хочет, чтобы я была charmant[2] и произвела впечатление не только своей игрой.
Кое-как я заставила её, наконец, заказать такси в аэропорт. Мама выпорхнула за дверь с сумкой на колёсиках, накинув на лёгкую блузку пиджак цвета копчёной лососины и наказав: питайтесь с папой правильно!