Мелодия первой любви - стр. 12

Я то и дело оборачивалась на Аньку и расстраивалась, видя, как бодро она строчит на своем листе. Сразу видно, человек знает, чего хочет.

– Ань, ты про что пишешь?

– Про то, что хочу что-то поменять в жизни. Надоели одни и те же лица кругом.

– Как это можно поменять?

– Ты про своё там пиши, да? Не отвлекайся.

Ну как вообще такое можно сформулировать? Любовь, она ведь ничем не измеряется. Придёт, и ты сам поймёшь, что это она. В книгах и фильмах, по крайней мере, это так.

Я сдалась. Свернула многократно листочек, на котором было лишь жалкое: «Добрый-умный-понимает-тёмненький», сунула в карман джинсовки.

– Пошли, может, погуляем? Сижу по четыре часа в день на стуле. Мне ходить хочется.

– Ты музыкалку свою бросить ещё не надумала?

Я подумала и процитировала маму:

– Это всё равно, что почти доплыть до берега и повернуть назад, потому что ты устал.

Мы бросали с Аней хлеб уткам, когда заметили неподалеку Горшкова на самокате. Он увидел нас, сделал эффектный разворот. Потом подъехал поближе и крутанулся ещё раз. Развороты производились всё ближе и ближе, и наконец Горшков стоял прямо перед нами.

– Здорово, дамы! В школу послезавтра идёте?

– Угу, – ответили мы с Аней хором.

Он слез с самоката.

– Слушай, Лебедева. Ты же всё прочитала из списка литературы за лето?

– Как сказать.

– Не скромничай, уж ты-то точно прочитала всё.

Я заметила, что Анька сделала хитрую рожицу.

– Может, перескажешь мне пару-тройку сюжетов? В сжатом, так сказать, виде, а то я…

– Горшков, чтобы нормально ответить на литературе, нужно как бы прочитать произведение самому.

– Да просто коротенько расскажи мне сюжет, я ловлю на лету. Можем прогуляться, и ты мне поведаешь всё, что нужно, про князя Игоря и про «Божественную комедию».

– Есть вариант попроще. Там в списке вроде был «Властелин колец», можешь пересказать фильм, если тебя спросят. Это ты сумеешь.

Он не сдался сразу, еще немножко похохмил. Уезжал он тоже эффектно, выписывая круги и восьмёрки.

Аня толкнула меня в бок.

– Ну что, любовный запрос-то работает?

– Ты о чём?

– Как письмо написала, сразу кое-кто нарисовался.

– Да я не про Горшкова писала, а в общем. – «Хочу встретить прекрасного во всех отношениях, доброго, умного, тёмненького, но, к сожалению, несуществующего мальчика».

Аня снисходительно молчала. Я наконец не выдержала:

– Ань. Я правда написала не про Горшкова! Клянусь.

– Зачем так кипятиться.

– Да потому что.

Вот зачем я ей когда-то рассказала. Наш Горшков, вообще, волнует девчонок из всех параллельных классов. А про самых эффектных он говорит, что он с ними «гоняет». Простите, встречается. Точнее будет сказать: лапшу им вешает, пока они ему не наскучат. Я видела, как он прохаживался после школы с одной, а уже через пару недель с другой. Что за радость такие победы? Не буду врать, тёмненький, со жгучими глазами, Горшков всерьёз волновал меня в прошлом году целых три месяца. Я даже делала какие-то попытки с февраля по апрель понравиться ему. Придумывала коварные схемы: вот я пересяду на алгебре на парту перед ним и буду целых сорок пять минут у него на виду. Ничего по-настоящему серьёзного. Завести непринуждённый разговор или позвать сходить куда-нибудь – на такое я не способна.

А потом так случилось, что я всё-таки обратила на себя его внимание. И помогла мне в этом музыка. Я не успела в тот день наиграть положенные часы дома и, пользуясь тем, что была освобождена от физкультуры, решила порепетировать на пианино в пустующем актовом зале. Инструмент там расстроенный, но это лучше, чем ничего. Я сыграла только «Мечтательность» Уилсона и этюд «Юла» и, плюнув наконец, потому что звук был ну очень плох, пошла к выходу. И тут увидела, что в пустом зале на красном кресле сидит Горшков. Он смотрел на меня как-то странно. «Я не знал, что ты так играешь», – сказал. «Семь лет уже вообще-то занимаюсь» – «Ну ты даёшь», – в этом было искреннее восхищение. Можно подумать, без музыки я была для него недостаточно хороша. И что-то с этого момента в нём резко переменилось. Даже тех звуков, которые я выдавила из школьного замученного пианино, хватило, чтобы Горшков наконец стал оказывать мне знаки внимания. Теперь он старался как можно эффектнее отбивать мяч, если я шла мимо школьной спортивной площадки, и оборачивался на меня во время уроков. Я подумала тогда: «Всё на мази, ещё немного, и он признается мне в своих чувствах».