Медные лбы. Картинки с натуры - стр. 6
– Ах, вы для наблюдения за высшими новостями парижских мод? – догадался старичок.
– За этим самым-с, потому госпожи давальцы очень уши нам протрубили. Изволите видеть: в первом ярусе генеральша Мамолкина с дочерью сидит; они тоже у нас платья заказывают и тоже завсегда французскими актрисами жене глаза колят.
– Тогда вам нужно бы было выбрать салонную пьесу, а сегодня пьеса бытовая, – дал совет старичок.
– На такую мы и думали потрафить, да ведь как по афишке-то… На ней не сказано: салонная пьеса или нет. Пардон, еще один вопрос… Не перерядятся эти кофейницы в богачих? Ведь по пьесе все может быть: вдруг такая игра, что они будто бы двести тысяч выиграли или за богатых графов замуж вышли.
– Нет, сегодня роскошных нарядов вы не увидите.
– Покорнейше вас благодарю, – сказал муж и обратился к жене: – Нет, Анна Петровна, модниц в сегодняшней пьесе не будет. Вот господин объяснили.
– Тогда вставайте и идите домой. Нечего нам здесь делать! – огрызнулась жена. – А уж эти три-шесть гривен я вам припомню!
Жена и муж начали уходить. Муж поклонился соседу и произнес:
– Беда по ейному мастерству с давальцами! На актрисины наряды насмотрятся, что те из Парижа привозят, да потом и бунтуют перед русской портнихой!
Норма
Идет «Норма». Итальянцы-завсегдатаи в полном сборе. В партере виднеются фраки и белые галстуки. Чернеют тесно засаженные публикой галерея и балкон. Бельэтаж отличается простором. Есть ложи, где виднеются только по двое, по трое зрителей; зато ложи третьего и четвертого яруса набиты, как бочонки с сельдями. Замечается сильное многолюдие и в одной из лож второго яруса. В ней сидят женщины и дети, виден гимназист. Дети указывают пальцами на сцену и расспрашивают женщин о действующих лицах. Женщины тоже тараторят вполголоса и обращаются с вопросами к гимназисту. Соседи по ложе бросают на них строгие взгляды и время от времени шикают им.
– Мама, это кто же с седой бородой-то, что вон в простыне завернут? – спрашивает маленькая девочка.
– Старик, душечка, отец вот этой толстой певицы. Она дочка непослушная – вот он ее и ругает. Вишь, голос-то какой, словно труба. Ты веди себя хорошенько. Он капризных детей смерть не любит. Сейчас схватит в мешок – и под халат.
– Это жрец Оровез, – поправляет гимназист.
– Слышишь: жрец. Он даже жрет детей. Это людоед. Видишь, какой бука.
– Да неужто, маменька, вы и в самом деле думаете, что тут людоеды представляются? Жрец не потому жрец, что он жрет. Тут совсем не та этимология слова, – опять начинает пояснять гимназист. – Жрец – это поп, только языческий. Тут ведь идолопоклонство на сцене. И Норма также – вовсе не его дочь.
– А я думала, что дочь. Ну, да наплевать! Ребенку-то ведь все равно. Поди разбери, как они себя по-итальянски называют!
– Колечка, кто же эта самая Норма? Верно, попадья, жена вот этого самого попа? – спрашивает гимназиста другая пожилая женщина.
– Да кто ж ее знает, тетенька! – сердится гимназист. – На афише ничего не сказано. Да ведь и вам все равно. Ну, думайте, что она просвирня.
– Зачем же я буду думать, коли это неправда. Удивительно, как хорошо дерзничать с теткой! – обиделась женщина. – А коли тебя по-итальянски учили, ты вникни и расскажи.
– Расскажи! Как я могу рассказать, коли сам не знаю. Разве в классической гимназии по-итальянски учат?