Медные лбы. Картинки с натуры - стр. 17
– Тьфу! Ну чего ты ругаешься? И разговаривать-то с тобой не стоит. И какой разговор завел! Об утоплении. Да мне-то что? Нравится тебе топиться в фонтале, ну и топись!
Мастеровой еще раз плюнул и пошел своей дорогой.
Купчиха и кучер
В спальной на диване сидит вдова-купчиха. На вид – глыба тела. Лицо заплыло жиром. Зубы подвязаны носовым платком. Из-за платка торчит вата. Уши заткнуты морским канатом. На плечи накинута заячья душегрейка. Перед купчихой ведерный самовар; около купчихи две старухи в черных суконных платках. В комнате жарко и душно, пахнет деревянным маслом, бабковой мазью. Все сидят и преют. Входит полная и румяная девушка в ситцевом сарафане и с лентой в косе.
– Кучер, тетенька, найматься пришел, – докладывает девушка.
– Кучер, ах ты господи! Сюда его звать-то, что ли? – заклохтала купчиха. – Где ж мне на крыльцо или в кухню к нему выходить! Ноги – словно тумбы тротуарные, сама – словно тыква. Тронешься с места, а опять и заноет что-нибудь. Уж так я рада-то, что у меня всякая боль застыла.
– Конечно, позовите его, матушка, сюда. Что вам себя тревожить, – заговорили старухи.
– А вдруг это взаместо кучера-то мазурик?
– Да ведь братец ваш со своей камердацией его прислал, так какой же мазурик.
– Ну, на братца тоже положиться, так трех дней не проживешь. Он эфиоп известный и как во хмелю, то все с насмешками. Просила я это у него летось канарейку купить, а он мне лягушку в клетке прислал. Загадать разве на картах: мазурик это или кучер?
– Не стоит, тетенька. На вид он мужчина совсем обстоятельный, – сказала девушка. – Да чего вы боитесь? Велите позвать.
– Боюсь я, как бы не стал он высматривать, где у меня билеты лежат. Высмотрит да и схватит нас за горло. Что мы тогда поделаем? Мы женщины сырые.
– Не посмеет. Его дворник Никита привел и стоит вместе с ним в кухне. Коли ежели что – сейчас можно дворника кликнуть.
– Ну, зови. Да дворнику-то скажи, чтоб он не выходил из кухни.
Вошел кучер в серой нанковой поддевке – здоровенный мужчина с окладистой бородой и с серьгой в ухе.
– Желаем здравствовать-с! В кучера к вашей милости наниматься пришел, – сказал он.
Купчиха смотрела на него подозрительно.
– Да ты не татарин? – задала она ему вопрос.
– Боже избави! Что вы, помилуйте! Мы даже самые настоящие христиане, потому к старикам на кладбище ходим. Я в Москве в одной моленной кадило подавал. Таперича заставь нас на шестой глас «Пойте Господеви, пойте» пропеть – в лучшем виде.
– А что ж ты вошел и на икону не перекрестился?
– Да в тех горницах крестился. Извольте, коли вам желательно. Вон какой крест-то! – показал кучер. – Настоящее перстосложение, а не щепоть.
– Ну, это хорошо, что ты в нашей вере. Кто же тебя прислал-то?
– Братец ваш Иван Пантелеич и деверь Анисим Калиныч.
– Вот это хорошо, что деверь, а то братец у меня – человек невероятный.
– Известно, юность свою производят, а войдут в года постоянные, так такая же битка будет, как и Анисим Калиныч. Теперь у них малодушие к безумству, а там малодушие к капиталу начнется.
– Так вот мне кучера надо. Лошадей у меня еще пока нет, но деверь обещался купить. Как тебя звать-то?
– Захаром-с. На Захария и Елизавету празднуем. А что до лошадей, то это наплевать. Были бы деньги, а лошади найдутся. У барышника Бычка два такие коня продаются, что хоть сейчас под генеральшу, а не токмо что под купчиху. Насчет этого будьте покойны.