Мединститут - стр. 31
«Бр-р, – живо припомнилось Аркадию Марковичу. – Если это-канун коммунизма»…
Было ясно, что это – уж точно не канун коммунизма, что от запивания водки валерьянкой до светлого будущего ещё далеко. Много дальше, чем от разрухи и кольца фронтов, охвативших молодую Советскую республику в героическом 1918-м. Но развивать эту мысль было ни к чему. Совсем ни к чему.
«Наверное, там считают, что пьянство в СССР уже победили. Теперь у них появилась новая игрушка… неспроста повсеместно гуляет эта шутка: верите ли вы в успех Перестройки, и почему «нет»?»
У Аркадия Марковича было в запасе минут пятнадцать. Он вышел. Запирать кабинет не стал – украсть в «учебке» нечего было, а студентам нужно же где-то сидеть. Свой рабочий кабинет он кабинетом не считал. У Самарцева была особая комната, о существовании которой почти никто не знал. Ещё три года назад, во время ремонта отделения, ему посчастливилось наткнуться на пустую палату. Она располагалась в редко посещаемом крыле, где находились владения сестры-хозяйки, и использовалась для складирования грязного белья. Между тем, это была хорошая двухместная палата, с душем и санузлом, и было неясно, почему на неё до сих пор никто из хирургов не «положил глаз».
Аркадий Маркович вёл тогда бурную, но малоуспешную деятельность, «выбивая» у главврача больницы отдельную «материально-методическую» для кафедры. Пустующая палата подходила для этой цели как нельзя лучше. Теперь она официально числилась «материально-методической», и в ней хранилось для вида несколько учебных плакатов и скелет, но в основном это и был личный кабинет доцента Самарцева, ключи от которого имел только он.
За несколько бутылок «Столичной», эту всё повышающуюся в цене национальную валюту, ему сделали тут ремонт. Потом Аркадий Маркович незаметно перенёс сюда мебель – мягкий диван, стол и пару стульев, кресло, холодильник, шкаф для переодевания. Потом он провёл параллельный с рабочим кабинетом телефон. Теперь доцент смело мог оставаться в «материальной» столько времени, сколько нужно, будучи всегда на связи. Зрела мысль поставить здесь ещё и телевизор. Но прежде нужно было провести антенну. Без шума и огласки сделать это было трудно, а комнатные антенны были в К… страшным дефицитом.
Аркадий Маркович открыл дверь, вошёл, закрыл дверь за собой. Сразу проверил телефон- тот работал. Он достал из ящика стола банку растворимого кофе и пачку сахара, налил в чашку воды, включил кипятильник. Из холодильника вынул кусок ФРГ-ского масла с орланами на этикетке, полпалки финского сервелата, с подоконника взял несвежий батон, начал делать бутерброды. Сделал хороший глоток кофе, откусил кусок бутерброда.
Потом ещё.
Настроение повышалось. В конце концов, ничего страшного, если этот Рыбаков и выпишется. Главное – не придавать этой истории значения. В конце концов, ничего особенного нет, что в клинике кому-то там успешно сделали операцию. Мало ли тут оперируют. Если самому не провоцировать, не ходить и не бить себя в грудь, то и подпитки не будет. Не восторгаться самому и пресекать чужие восторги- вот что будет мудро. А Ломоносов рано или поздно влипнет. Ещё будет время нанести ему удар…
Зазвонил телефон.
– Аркадий Маркович?– услышал он голос Горевалова.
– Да, Петя. Слушаю. Закончили?