Маврушины сказки: истории, вдохновленные жизнью - стр. 24
– А вы, тятенька? А вы сами-то, – Зинаида вскинула голову, – сами говорили, что пришли к мамушке свататься, одна пара штанов была, да и та шита-перешита.
– Цыть, разговорилась. Да, голью перекатной пришел к Александру Семеновичу, так и было. За дерзость мою, за отношение к жизни, полюбил меня тесть, и отдал Домну за меня…
Было, правда, еще кое-что, конечно…
– Что же, тятенька?
– Глупа, как пробка мать твоя была, а дед твой, тесть мой, наоборот умен был он и прикинул, что я пролетариат, голь перекатная, что к нему претензий не будет, мол, зять пролетарий, о как. Ну да ладно, Домна, чего нюни распустила?
– Так жалко, батюшка.
– Кого те жалко, корова?
– Так дочушку.
– Тьфу, шарэпа, че ее жалеть?
– Ну как же, в чужой дом все-таки…
– Оой, завела свою шарманку, не слушай ее, Зиновья, красоты ты не имеешь, статью тоже не вышла, зато ум у тебя от меня да от деда, так что правильного мужика выбрала. Он все там с партийными крутится, все у тебя будет, а тебе ничего за это не будет, кхе-кхе.
Главное, смотри, девка, чтобы по бабам шастать не стал, хотя ежели по партейной линии пойдет, не будет у него этого соблазну, так как там с этим строго. Чуть что, билет на стол, и все…
Да не вой ты, шалая, тьфу ты, согрешишь с ней, ей-ей, иди приданое дочке собирай.
Так Зина и стала мужней женой.
Много девок, конечно, поплакало, а он, Николай, будто и не замечал никого, все вокруг своей жены молодой крутился.
Четыре года Зинаида не могла родить ребенка, бабушка мужа уже начала ворчать, что пустоцвета в дом привел, поплакалась матушке Зина, та сказала, что помолится за дочушку, вот, Танюшка родилась.
Только стала замечать Зинаида, что изменился муж, вроде совсем незаметно, вроде бы все как раньше, а не все.
Вот и сейчас, ну что такого, на собрание собирается, комсомольское, комсорг уже Николай, а Зину будто что дергает, неспокойно и на душе больно.
– Бабушка, посмотрите за Таней?
– Что так?
– Да что-то тоже на собрание захотелось пойти, не хочу из жизни выпадать.
– Да и то правда, девка, иди, иди, негоже женатому мужчине парнишком прыгать, иди, присмотрю.
«Точно, точно что-то есть такое», – думает Зина, лихорадочно натягивая на располневшую фигуру свою шерстяное темно-синее платье с белым кружевным воротником, уложив косы вокруг головы, накидывает пальтишко, на ноги модные бурки, покрывает голову белой паутинкой и бежит в клуб, где и происходит собрание.
«Кто? Кто? – думает женщина. И вдруг ее озаряет. – Лидка, точно, Лидка, она, она, гадина. Из армии Николая не дождалась, взамуж выскочила за городского, не пожилось, приехала домой, с дитем. Теперь хвостом крутит, точно».
«Точно, – вспомнила Зина, – в сельпо бегала давеча, так видела ее, так и смерила презрительным взглядом, от зараза…»
Зина бежит, торопится, вытирает набежавшие слезы.
«Не отдам, не отдам… Дулю тебе, а не Николая, змея, змея, разлучница».
Собрание шло полным ходом.
Николай с еще какими-то ребятами сидел за накрытым красным куском ткани столом, стоял графин с водой, ребята что-то живо обсуждали, Николай нет-нет, стучал по графину карандашом, призывая к тишине.
Зина тихонько присела с краешка и начала оглядывать зорким взглядом зал.
«Вон она, сидит, краля, а кто это с ней? Никак, Толик Кочунин, о как, он же с Ленкой Кругловой», – Зина огляделась. Ну точно, вон Лена сидит, губы упрямо сжала, а глаза блестят, вот-вот заплачет.