Матросы - стр. 65
– Писать пиши, – сказал Иван Васильевич. – только не переходи на личные просьбы. У тебя мысли нужные и помогут нам базироваться в случае чего. И еще уговор: персонально про нас чего-нибудь не накатай… Забудешься в пылу пролетарского гнева. Не к чему… Мы же договорились. Мой голос за тебя…
– Помилую, – пообещал Чумаков с довольной улыбкой и молодцевато удалился, стараясь не замечать полетевших ему вслед упреков заждавшихся сограждан. И тут, как и при последней реплике председателя, Гаврила Иванович снисходил к извечным человеческим слабостям.
Хорошее настроение, солнечный день, сменивший наконец ряд хмурых дней, и свободное время, потраченное Гаврилой Ивановичем с толком, завели его в пивнушку на трамвайном «пятачке». Там бойко торговала известная уже нам буфетчица Тома.
– Как же так, дорогой товарищ? – журила его Тома, наполняя стеклянную кружку жигулевским пивом. – Клавдия сообщает: «Гаврила Иванович теперь Корабелку строит», а я тебя не вижу. Табель-то от Корабелки у меня. Кто туда идет, меня не минет. Разговор есть к вам.
Многозначительно произнесенная последняя фраза насторожила Гаврилу Ивановича – Тома всегда приносила на хвосте недобрые вести.
Нетвердыми от скрытого волнения руками он взял кружку и тарелку с запеченными яйцами.
– Угощайтесь… Яички – на ваш вкус, Гаврила Иванович, соль тоже крупная. Еще остались зубы? Скрипит соль…
Вздорная болтовня буфетчицы заранее раздражала, и старый каменщик, занявшись яйцами и пивом, поругивал себя за то, что завернул к продувной шинкарке; все в ней ему было неприятно: и развязный язык, и противные манеры, и птичьи брови.
Пока времени для откровенностей не выгадывалось: мешали посетители. Заходили разные люди, в большинстве своем мастеровые или старые боцманы, расставшиеся с морем и обрекшие себя на поиски камня, пиломатериалов и шифера для личного строительства. Пили наспех, оставляли копеечные чаевые. Тома брезгливо дном кружки смахивала монеты в денежный ящик.
Обстановку оживил веселый Павлик Картинкин, затормозивший возле заманчивого фанерного храма свой дребезжащий грузовик.
– Симферопольского!
– Нет для тебя симферопольского, – обрезала его Тома. – Получишь, когда заявишься сюда без путевого листа в кармане.
– В горле першит, тетя Тома, – взмолился Павлик.
– Промочи его безалкогольной жидкостью.
Пенная струя хлебного кваса ударила в пол-литровую кружку. Павлик запротестовал. Тома выразительно повела бровями, и молодой водитель, обернувшись, увидел Чумакова.
– Приветствую! – Павлик расшаркался.
– Теперь вижу, почему у тебя все время шины спускают. – Гаврила Иванович сердито зашевелил усами, измазанными яичным желтком.
– Только безалкогольные напитки, – оправдывался Павлик, с отвращением выдув кружку квасу.
Через минуту в раскрытые двери пивной ворвались запахи выхлопных газов, и вдали погас шум бешено укатившего грузовика.
– А ты держишь порядок, – похвалил буфетчицу Чумаков.
– В Севастополе должен быть полный порядок.
– Какие же новости ты мне хотела сообщить, Тома?
– Дело деликатное… Ну, пока людей нет… – Она притворила дверь, подсела поближе и сочувствующим, тихим голосом, закатывая глаза, поделилась с Чумаковым своими нарочито туманными предположениями насчет Катюши. Ей не терпелось сказать главное, полностью выложить свои подозрения. Но, видя, как сразу же помрачнел каменщик, она решила ограничиться пока полунамеками и красноречивыми вздохами, а они брали за живое Гаврилу Ивановича покрепче, чем железные слова прямой правды.