Матросы - стр. 58
Один чулок можно осторожно опустить в пакетик и приниматься за вторую петлю: «Ишь как угораздило распуститься, до самой щиколотки…»
Можно незаметно наблюдать за сестрой. Она не меняет позы, ноги поджаты, щека на ладони. Ровное дыхание. Может быть, заснула?
Катюша, однако, не спала. Перед ее широко раскрытыми глазами коврик с атласными лебедями. Уплывали смешные, наивные лебеди, унося счастливый девичий задор и безмятежную радость прежнего, простого и ясного счастья. Шум дождя напоминал Хрусталку. Там волны бесконечными рядами обтачивают скалы.
Утробно кричал ревун у цепных ворот бухты. Где-то в открытом море корабли. Любая непогода им нипочем. Там все подчинено совместной воле и разуму. Не нужно почти ничего додумывать, решать самому. Там действует, как объяснял Кате когда-то Вадим, могучая сила векового опыта, изложенная словами, записанная на бумаге, затверженная в учебных классах.
Но что делать Кате? Где найти совет, который помог бы ей справиться с горем? Как победить бурю, налетевшую на нее?
Галочка подошла, наклонилась, невнятно прошептала:
– Что с тобой, Катя?
– Галочка, не спрашивай, ты все равно ничего не поймешь…
– Ты уверена? – обиженно спросила Галочка и поучительно добавила: – Общение с людьми облегчает. – Это звучало как где-то вычитанный афоризм. Глупо такими мертвыми фразами выражать свои чувства. Девочка сумела бы найти и свои слова, если бы не это невыносимо обидное: «Ты все равно ничего не поймешь». – Давай попьем чаю? – Она зажгла свет.
– Галочка, прошу… оставь меня, – мучительно выдавила Катюша; ей не хотелось, оскорблять сестру. – Не обращай на меня внимания…
Слова давались тяжело. Голос не повиновался, хрипел. Вот-вот появится отец, вернется тетка. Снова расспросы, это невыносимое участие добрых, близких людей… Нет, теперь далеких… с ними нельзя… не поймут… стыдно.
Резкая грань, беспощадно прочерченная чьей-то мстительной рукой, отделила ее от всего прежнего, оставив одну в мертвенно-пустынном пространстве. Не уйти, не выбраться, немеют ноги. Физическое ощущение одиночества угнетало больше всего. Страх вползал в душу, овладевал телом. Хотелось разрушить безумное колдовство, уйти, бежать.
И она бежала. Выйдя из дому, вяло и обессиленно шагая по улице, Катюша поняла самое страшное – она не могла уйти от самой себя. Чем дольше она оставалась сама с собой, тем было хуже. Эта навязчивая мысль, тупая и безнадежная, даже не напугала ее, а вместе с болью принесла облегчение. Поиски выхода прекратились, круг сузился. Все собралось в одной точке…
Каменные мокрые плиты не ощущались подошвами. Она ничего не видела. Только море, свирепое и ласковое, пугающее и зовущее, откуда все беды и радости, море, родившее тех, кто ему раболепно служит, по ошибке считая себя его властелином.
Северный берег в дождевом тумане. Его не замечала Катюша, хотя с первого дня своей разумной жизни видела берег на той стороне бухты, навсегда запечатлела в памяти его крутые спады, амбразуры старинных фортов, мигающие огни командной скалы, повелевающей самыми могучими кораблями…
Все позади, ненужное, как хлам. Только прибой, клокотавший почти у ее ног, требовал, звал. Вот что избавит от самой себя! Черная точка суженного круга теперь не казалась зловещей и отвратительной. Где-то блеснул огонь. Далеко. Может быть, туда и отнесет ее…