Машуня - стр. 17
– Нормальный мужик, шофёр, недавно мне мебель перевезти помогал. А туда же… Точно – Василий, – подтвердил Георгий Фёдорович. – Жена на работе. Уведомите?
– Уведомим, – кивнул участковый, – если раньше сама не узнает.
В скорой выяснилось: огонь с одной стороны лизнул и Машкино плечо, ухо и шею. Сгоряча не сразу почувствовала. Машке обработали руку, все остальные ожоги и велели завтра явиться на приём к участковому врачу.
– Мы явимся, обязательно явимся, – гладила её по голове тётя Люда. Плакала баба Шура, качая Гошу- младшего, жались к отцовским ногам трое мальчишек: старший – Серёжка и два близнеца, Андрюшка и Ванька.
Спать в эту ночь Машку уложили на кровать тёти Люды. Но ожоги горели и болели так, будто оставались в пламени до сих пор. Только под утро ей удалось задремать.
А на следующий день появилась девушка с фотоаппаратом. Напористая, улыбающаяся. Усадила всё семейство на лавочку возле дома, поставила впереди коляску Гоши- младшего и давай щёлкать со всех сторон. Поскольку Георгий Федорович забежал домой только перекусить и узнать, как семейство себя чувствует, все торопились. Мало ли, может в аптеку надо, да и Машуню в больницу одну не отпустишь. А куда теперь четверых пацанов?
Потом девушка-фотограф стала расспрашивать, как да что. Кивала, что-то записывала. И вдруг села на ту же лавочку:
– Машенька, так это чья семья?
– Моя, – покачивала горящую огнем руку Машка.
– А спасла кого?
– Маму, она спасла свою маму! Всё, нам в поликлинику надо, – и тётя Люда, не дожидаясь ответа, увела Машку.
Через неделю газету с фотографией принесла на урок классная руководительница. Хвалила Машку, ставила в пример, пояснив, что из огня она спасла свою маму. Не преминув упомянуть, что на фото – большая и дружная семья Маши.
Классный час был последним уроком. И когда прозвенел звонок, и все собрались расходиться по домам, к Машке подошла самая красивая девочка в классе Аллочка Цвигунова.
– А это кто? – ткнула пальцем на фото в газете туда, где рядом с Машкой сидела тётя Люда: – Бывает же такое, везёт! У тебя что, две мамы? Вторая у твоего папы про запас? Вот и пригодилась, – и как-то неприятно засмеялась.
Машка задохнулась от такого намека и обиды за себя, за тётю Люду и с размаху влепила Аллочке пощёчину.
– Ах, так! – кинулась Аллочка. Но вмешался Протапов.
– Тихо! Меж рогов хочешь? – и поднёс кулак к красивому носу Аллочки, – Не посмотрю, что девка… Усекла?
– Я буду жаловаться! Что я такого сказала? – задыхалась от невиданного унижения Аллочка.
– Не поняла, что ли? У некоторых людей, кроме мамы, близкие родственники есть, – забрал Машкин портфель, сунул под мышку свою папку: – Пошли.
Ирину Артемьеву положили в ожоговое отделение. А Маша ходила на перевязки в поликлинику. Опасались, что могут быть стянуты пальцы. А это – правая рука. В школу Маша ходила, но писать не могла. И теперь Протапов на вполне легальных основаниях носил Машкин портфель. Заходил за ней домой, вежливо со всеми здоровался, брал портфель и шёл следом. После уроков провожал назад. Но как учился раньше на двойки, иногда на тройки, так и учился.
Как-то столкнулся с Георгием Федоровичем.
– Как тебя звать – то? А то Протапов да Протапов. Имя есть?
– Есть. Димка я.
Георгий Фёдорович протянул руку:
– Дмитрий, значит… Так вот, Дмитрий, пусть на тройки, но на твёрдые. Не из милости учительской или чтобы от тебя отвязаться. Окончишь восемь классов – возьму помощником, подучу. Дело верное! Как думаешь? Потянешь? Машины всё умнее и умнее становятся. Тупому и безграмотному не справиться. Ну, если тебе интересно.