Маньяки выходят из подполья, или Супериор - стр. 27
– Нет, не надо, – возразил Коюров. – Надеюсь, в тех точках сейчас не происходит ничего экстраординарного? («Да, – подтвердила Матильда, – всё там нормально. И с ними тоже») Ну вот, мне важно, что разведчики ещё функционируют – и только…
Оба замолчали. Максим вёл машину, Матильда гуглила.
– Ты знаешь, Максим, что-то я ничего путного не могу найти про этот «Кибердайн»… – вдруг проквакала компушка растерянно.
– Да? – сардонически усмехнулся Максим. Похоже, Милоровск был заповедником не только НИИ, но и всяческих информационных аномалий. Феномен ещё ждал своей разгадки, но уже не подлежал сомнению. – Ладно, не парься. Мы подъезжаем к «Алконосту».
Не дом, а игрушечка! – хотелось воскликнуть, глядя на этот четырёхэтажный терем впереди. Золотисто-красные стены слегка лоснились под лучами сентябрьского солнца. Коюров подъезжал к гостинице с фасада, со стороны парадного подъезда. Широкие гранитные ступени вели ко входу, к массивным двустворчатым дверям благородного тёмного дерева. А гараж для постояльцев здесь был подземный – экономия городской площади. Наверх, на первый этаж отеля, можно было подняться лифтом или пешком, по винтовой лестнице. Коюров выбрал второй вариант.
Отделка фойе также радовала глаз. Пока юная админша на ресепшн барабанила по клавиатуре компьютера, забивая в него личные данные Коюрова (он действовал здесь под своей фамилией, предъявил собственный паспорт), Максим окинул быстрым, но цепким взглядом простиравшееся на стене за спиной девушки обширное панно – оно внушало изумление, ибо на первый взгляд могло показаться образцом абстрактного искусства: бесконечным плетением цветных узоров в восточном стиле. Но уже второй взгляд выделял в потоках непрерывных извилистых линий силуэт того существа, чьё имя носила гостиница, – птицы Алконост, с человеческими руками и короной на женской голове.
С магнитным ключом в руке Максим потопал на третий этаж – опять пешком, хоть лифты имелись и непосредственно в гостинице, целых два. Лестница была существенно шире, нежели винтовая из гаража, с более пологими маршами, застелёнными бордовыми дорожками – нога тонула в ворсе чуть не по щиколотку. По такой лестнице, наверно, даже скатываться было бы не больно… Коюров шагал по ней по-спортивному живо, пружинисто. Никто ему на лестнице не встретился, никто не обогнал.
Шагнув в свой номер, Коюров подумал, что попал в русскую сказку. Убранство, мебель, то, что хотелось называть утварью, – всё выглядело натурально старинным, даже допотопным: лавки-кушетки, вроде бы дубовые стулья с гнутыми ногами и спинками. Прошёл в ванную комнату – и там раскорячилась на когтистых лапах громадная лохань, искусно сбитая из деревянных жёлтых клёпок. Максим недоверчиво провёл рукою по внутренней поверхности лохани – оказалась на диво гладкой (а ведь он, по правде, от такого чуда очень ожидал заноз!). И дух поднимался из ёмкости не противный – не банный, сырой, мочальный, а лёсной, хвойный, бодрящий. Коюров вернулся в комнату, опустился в деревянное кресло, вызывавшее ассоциации с историей про Машу и медведей, и только сейчас заметил, какой покой окружает его. Тишина – однако не ватная, а живая, в которой угадывался шорох ветерка в невидимых ветвях, далёкая птичья трель, лёгкий плеск воды, даже как будто детские голоса…