Мангупский мальчик - стр. 13
Она подняла глаза. Этот взгляд, пристальный, долгий… Матвей запнулся и замер. Раскачиваясь, вращалась вселенная. Наяривали цикады – в ритм сердцу, мерными сильными толчками, словно шум крови, приливающей к вискам.
Вдруг лай – короткий, резкий.
Копай! Ух, напугал! Матвей прикрикнул на пса. Не помогло. Встав в стойку, тот скулил куда-то в сторону Цитадели. Успокаивая, Матвей нагнулся к нему, потрепал густой загривок. Пёс наконец умолк.
– Чего это он? Увидел кого? – спросил кто-то.
– Да не… – неопределённо мотнул головой Матвей и отвёл глаза. – Тут, это, боковые миражи бывают… в жаркие дни… На собак тоже, видать, действует, – туманно пояснил он. – Пожалуй, хватит на сегодня. Экскурсию предлагаю считать законченной.
Общий вздох облегчения был ему ответом. Раскрасневшиеся от солнца, опьянённые ветром и простором, они потянулись в тень.
Нина опустилась на траву. Легла, закинув руки за голову, глядя в небо, мягко уплывая в сияющую голубизну. Под лопатками, словно палуба, покачивалась, вращалась земля.
Прикосновение – лёгкое, щекотное. Сквозь полудрёму не сразу сообразила: кто-то водит травинкой по её щеке. Потом словно быстрое облако прикрыло на мгновение солнце: этот кто-то наклонился над нею сверху.
Дрогнув ресницами, она распахнула прикрытые веки. Лицо юноши – у самых глаз, в ореоле солнечного света, путаница волос, красные на просвет уши, светлый, едва заметный шрам на подбородке. Матвей. Наклонился близко, смотрит пристально, не моргая…
Онемевшим затылком она вновь почувствовала, как уплывает из-под неё земля. Качались соцветия, пульсировал, набухая запахами трав, воздух, кружилась вселенная. Наконец сквозь крещендо цикад донеслось будничное:
– Ну что, идём? Скоро ужин, пора в лагерь возвращаться.
Она села, отряхивая с блузки сухие былинки. Сказала негромко, чувствуя, как невольно розовеют щёки:
– Вы идите. А я ещё траву хотела пособирать – в чай добавим. Душицу, лимонник… – она поднесла к лицу растёртое в ладонях душистое жёлтое соцветие, прикрыла глаза. – М-м-м, лимонник, обожаю! Как пахнет-то чу́дно! – шумно втянув воздух, Нина блаженно улыбнулась. – Идите же. Я скоро, я вас догоню…
– Не заблудитесь… э-э-э… не заблудишься?
Ломкий мальчишеский басок. На «вы» начал… Он же совсем мальчишка, десятиклассник.
– Да здесь же всё рядом…
Он кивнул, свистнул Копаю, и они пошли: впереди, хихикая и переговариваясь, девчонки, за ними – лохматый пёс, позади – Матвей.
А он, похоже, близорук. Нина прижала ладони к горящим щекам. Эти пристальные серые глаза у самого её лица; они то ли узнавали в ней чьи-то черты, то ли словно угадывали какие-то их прежние встречи.
Так ведь и ей Матвей кого-то напоминает. Кого-то близкого, но кого? Дежавю[17], кажется, так это называется?..
Тут с высокой каменной стены соскользнул мальчик – в длинной рубашке, сам долговязый, худенький, какой-то полупрозрачный. Спланировал вниз воздушным змеем, качнулся в сторону лагерной балки – раз, другой, третий – и замер, словно запутался в траве.
Никто, конечно, ничего не заметил. Лишь тот, кто звал мальчика, слегка замедлил шаг. Мальчик не двигался, завис окончательно. Убедившись, что ждать бессмысленно, тот, кто звал, пожал плечами и энергично зашагал в лагерь.
Лемонграсс, а попросту лимонник. Не разгибая спины, Нина всё срывала и срывала легко обламывающиеся, покрытые серебристым пушком, бархатистые на ощупь стебли. В руках был уже довольно увесистый букет, когда она решила, что на этот раз довольно. Выпрямилась, привычно преодолев лёгкое головокружение, и – замерла.