Мама. Леля. Грибное лето - стр. 4

Теперь можно только, облокотившись о подоконник, всматриваться в темноту. Еще можно – слушать.

Вообще-то говоря, через двойные рамы почти не слышно, что делается во дворе. А вот когда слушаешь – слышно. Например, шаги от ворот к двери дома. Еще слышнее шаги на лестнице. Сначала едва заметно хлопнет нижняя дверь… Потом… Нет, это в первый этаж. А вот теперь поднимается сосед в квартиру напротив… Старенький, медленно идет, с палочкой. Открыли ему. И снова тихо.

И наконец вот они – молодые, уверенные шаги. Да, так и есть: стукнула дверь внизу… Этот звук даже не воспринимается слухом, сами стены комнаты чуть заметно дрогнули.

Светлана задернула занавеску и выбежала в переднюю. Там было совсем темно. Вытянув руки вперед, она медленно двигалась к двери.

Эти шаги взлетели по лестнице. И вот уже щелкнул ключ в замке. На короткое мгновение знакомый силуэт в сероватом сумраке на пороге. Дверь захлопнулась.

Он хочет повернуть выключатель… Но Светлана с беззвучным смехом шагнула навстречу, ее пальцы коснулись шершавого сукна его шинели.

– Светланка, ты?..

Кто-то из соседей вышел в коридор.

В комнате оба сощурились от яркого света.

– Ну, как у тебя, все в порядке?

– Порядок полный.

– Костя, ты сегодня на двадцать минут позднее, чем вчера!

– Автобуса долго ждал. А как у тебя, на ниве просвещения? Ведь у тебя сегодня педсовет?..

– Нет, это еще не педсовет… Ох, Костя! У меня сегодня был бой! Сейчас сядем, все расскажу!

Она убежала в кухню.

Когда она внесла в комнату сковородку, Константин вдруг сказал:

– Да, знаешь новость?

– Что такое? – с интересом обернулась она.

Он подошел к ней с таинственным видом и, обнимая ее и одновременно поддерживая горячую сковородку, шепнул ей на ухо:

– Я тебя люблю!..

За ужином Светлана изображала в лицах завуча, физкультурницу Валю, ну, и себя, конечно.

– Понимаешь, Костя, она вся сухая-сухая, руки, пальцы, какая-то вся… диетическая, что ли! И таким ласково-медовым голосом: «Валентина Николаевна, Светлана Александровна! Лена Некрасова – наша гордость, и вдруг тройка по физкультуре!» Валя сейчас же сдает позиции: «Четверку, конечно, я, пожалуй…» А Ирина Петровна: «Четверку! Как можно! Проверьте еще раз, на следующем уроке. Светлана Александровна, ведь вы не возражаете?»

– Ну, а ты? – спросил Константин.

– А я говорю: «Возражаю». Так ко мне все и обернулись. Ирина Петровна еще слаще: «Вы, видимо, тоже еще не пригляделись к своим ученикам». А я говорю: «Ирина Петровна, мне кажется, я уже ко многому пригляделась».

– Здорово! – сказал Константин. – И правильно, ведь ей лишь бы процент успеваемости нагнать… Слушай, Светланка, как эта штука называется? – Он протянул ей пустую тарелку. – Дай-ка мне еще. Ты изумительно вкусно готовишь! У тебя природный кулинарный талант… Ну, а дальше что было?

– А дальше я сказала, что снижаю отметку по дисциплине Шибаеву и Якушеву. Ирина Петровна, конечно, опять возражать… И понимаешь, чем кончилось?.. Она столько меду и столько яду в рот набрала, сколько удалось набрать, и с такой приятной улыбочкой: «Некоторые учителя в начале учебного года очень неохотно ставят хорошие отметки. Они считают, что в каждой работе нужен прогресс. И вот с каждой четвертью класс делает все бо€льшие и бо€льшие успехи…» Ручкой своей пояснила… таким выразительным жестом, как бы поднимаясь со ступеньки на ступеньку: «И наконец, в конце учебного года…»