Малыш - стр. 6
Даже флот не был забыт: на стеклах окон виднелись нарисованные корабли, и при хорошем зрении можно было различить среди них яхту, на которой находились адмиралы, каждый с подзорной трубой в одной руке и рупором в другой.
Всего в ящике насчитывалось около пятидесяти ярко раскрашенных маленьких человечков, изображавших весь цвет военного и политического общества Соединенного Королевства.
Стоит признать, что Торнпип нисколько не обманул публику, сказав, что его представление единственное в мире. Определенно теперь можно было не тратиться на поездку на остров Уайт. Все были поражены – и не только мальчишки, смотрящие на кукол как на чудо, но даже зрители почтенного возраста, никогда не выезжавшие далеко за пределы Уэстпорта. Только священник немножко улыбался про себя. Что же касается аптекаря (точнее, москательщика), то он утверждал, что сходство всех лиц абсолютное, хотя сам он их, конечно, никогда не видел; а булочник признался, что зрелище превзошло все его ожидания и что ему с трудом верится, что при английском дворе столько пышности, роскоши и изящества.
– Но, леди и джентльмены, это еще не все, – продолжал Торнпип. – Вы думаете, что все эти высокопоставленные лица неподвижны?.. Ошибаетесь! Они живые, такие же живые, как мы с вами, и вы это сейчас увидите! Но прежде я позволю себе обойти всех присутствующих, надеясь на их щедрость.
Настает критический момент для всех демонстраторов редкостей – момент, когда их шапка начинает обходить ряды зрителей. А зрители, как правило, делятся на две категории: на тех, которые вовремя уходят, чтобы не платить, и тех, которые хотят позабавиться даром, – и этих последних гораздо больше. Есть, правда, и третья категория – люди, платящие за зрелище, но она так ничтожна, что о ней и говорить не стоит. И все это ясно проявилось, когда Торнпип совершал свой маленький обход, с улыбкой, которой он старался придать любезности, но которая тем не менее больше походила на хищный оскал. Да и могло ли быть иначе, коль лицом он напоминал бульдога, со злыми глазами и ртом, предназначенным скорее для того, чтобы кусать людей, чем целовать их?..
Понятно, что у оборванной толпы, не двинувшейся с места, не нашлось бы для него и двух копперов. Что касается тех зрителей, которые хотели остаться, но не намерены были платить, то они преспокойно отворачивались от Торнпипа. Только пять или шесть человек кинули несколько мелких монет, что и составило сумму в один шиллинг и три пенса – сумму, которую Торнпип принял с презрительной гримасой. Но приходилось довольствоваться этим и ждать вечернего представления, обещающего быть более выгодным. И уж во всяком случае лучше было показать представление, чем возвращать деньги.
И вот тогда немой восторг зрителей разразился шумными аплодисментами. Руки усердно хлопали, ноги топали, рты выкрикивали такие громкие «О! О!», что их, наверное, было слышно и в порту. А все дело в том, что Торнпип ударил по ящику своей палочкой, после чего послышался жалобный стон, никем, однако, не замеченный, – и вдруг каким-то чудом вся сцена пришла в движение.
Марионетки, движимые внутренним механизмом, точно ожили. Ее величество королева Виктория не сошла, правда, со своего трона, что было бы нарушением этикета; она даже не встала, но кивала головой в короне и опускала скипетр, точно дирижер, отбивающий такт. Что касается королевской семьи, то все члены ее быстро поворачивались, раскланиваясь на все стороны, тогда как герцоги, маркизы, баронеты почтительно шествовали мимо. Первый министр раскланивался перед господином Гладстоном, и тот, в свою очередь, отвечал ему поклоном. Важно вышагивал О’Коннелл, за ним семенил, словно пританцовывая, герцог Кембриджский. Затем шли все остальные лица, и лошади конной гвардии махали хвостами и били копытами, точно находились не в зале Осборнского дворца, а на манеже.