Размер шрифта
-
+

Малыш - стр. 17

Нечего и говорить, что Малышу никогда не позволяли сесть у огня и на его долю не оставалось даже этой горячей жижи, именуемой супом. Старуха Крисс раздавала его лишь самым старшим, и те набрасывались на еду, словно голодные псы, готовые укусить всякого, кто посягнет на их тарелку.

К счастью, Грип всегда уводил Малыша в свою каморку под крышей, где делился с ним своей порцией. Там, конечно, не было никакого очага, но, забравшись в солому и прижавшись друг к другу, им все же удавалось согреться и заснуть, а сон ведь лучше всего греет – так, по крайней мере, им казалось.

Однажды Грипу невероятно посчастливилось. Он шагал по главной улице Голуэя, когда к нему подошел путешественник, направлявшийся в «Королевский отель», и попросил его отнести письмо на почту. Грип исполнил поручение, за что получил новенький блестящий шиллинг. Конечно, это нельзя назвать серьезным капиталом, но его вполне хватило бы, чтобы удовлетворить аппетит и Малыша, и Грипа. Он накупил различной колбасы, которой они лакомились в течение трех дней тайком от Каркера и других. Понятно, что Грип не намеревался делиться с теми, кто никогда не делился с ним.

Но что было особенно удачно в этой встрече Грипа с приезжим, так это то, что сей достойный джентльмен, заметив его лохмотья, отдал парню свою шерстяную фуфайку, бывшую еще в прекрасном состоянии. Не думайте, впрочем, что Грип оставил ее себе. Нет, он думал только о Малыше и радовался при мысли о том, как ему будет тепло в этой обновке.

– Он будет в ней, точно барашек в шерсти! – говорил себе добрый малый.

Однако джентльмен был так толст и высок, что его фуфайку можно было бы два раза обернуть вокруг тела Грипа, а по длине она укутала бы Малыша с головы до ног. С такой длиной и шириной ее возможно было приспособить для обоих. Правда, просить старую пьяницу Крисс перешить для них фуфайку было все равно что заставить ее отказаться от трубки. Поэтому Грип, запершись на своем чердаке, сам принялся за работу. Вскоре он смастерил для Малыша прекрасную шерстяную куртку, себе же из остатков сшил жилет – без рукавов, но тоже очень даже неплохо!

Нечего и говорить, что куртка эта надевалась Малышом под лохмотья, чтобы никто из оборванцев не узнал о ее существовании – иначе эти пакостники скорее разорвали бы ее в клочья, чем оставили ему.

После продолжительных октябрьских дождей ноябрь разразился ледяными ветрами. Улицы Голуэя покрылись толстым слоем снега. Все маленькие оборванцы страшно мерзли, и их очаг особенно нуждался в топливе, а их желудки – в пище. Поэтому им приходилось, несмотря на снег и ветер, по-прежнему выходить на улицы в поисках необходимого для школы. Собрать что-либо на мостовых теперь было невозможно, и оставалось только ходить от дверей к дверям. Дети выпрашивали милостыню у каждого дома, но лишь изредка встречали сострадание и ласковый прием; чаще же их грубо выпроваживали, посылая вслед угрозы. Приходилось поневоле возвращаться с пустыми руками.

Малыш вынужден был следовать примеру остальных. Но, когда он останавливался перед домом и стучал в дверь, ему всегда казалось, что стук этот отдается болью у него в груди. И вместо того чтобы протягивать руку, прося милостыню, он спрашивал, не нужно ли исполнить какое-нибудь поручение. Давать поручения пятилетнему ребенку! Понятно, что никто этого не делал, но иногда ему бросали кусок хлеба, который мальчик брал со слезами на глазах. Что поделаешь, когда мучит голод!..

Страница 17